Фараоново племя

Оторопев, Митяй не нашел что сказать, предоставил тетке благодарить доброго человека, подносить тому стаканчик наливки и ломоть соленого кавуна. Мальчик забрал футляр к себе в сараюшку, воровато открыл — проверить — жива ли скрипка. Инструмент нисколько не пострадал, чехол не пропустил воду. Оставалось только поменять струны. Мальчик чувствовал — пальцы ноют, руки сами тянутся взять смычок, тронуть деку, заставить упрямое дерево заговорить. Нет уж, черту чертово!

Дождавшись, когда тетка уйдет на базар, Митяй умылся, пригладил волосы, решительно взял футляр и отправился на улицу Троцкого. Первый этаж каменного дома недалеко от церкви занимал Иван Наумыч Морозов, пожилой, вежливый антиквар, скупавший у мальчишек монеты и прочие древности. …Наверняка он возьмет и старую скрипку. А нет, так на толкучку снести можно, рынок недалеко. И баста — рыбаком буду, или механиком как батька. Нечего воображать — музыкант!

Антиквара дома не оказалось. Что ж, подождем. Скрестив по-татарски ноги, Митяй сел у порожка, бездумно забарабанил пальцами по футляру. Отчего ж не сложился тот танец? Можно ж было взять чардаш, удалось бы догнать девчонку, если б струна не лопнула. Или нет? Достав скрипку, Митяй вывернул пальцы над грифом, вспоминая, как ухватисто, ловко работала руками соперница.

— Подайте на хлебушек! — задребезжал старушечий голос, отвлекая от мыслей.

По привычке Митяй пошарил в карманах, собрал копеек и, не глядя, сунул в протянутую ладонь.

— Вот спасибочки! Добрый мальчик. Хороший мальчик, а так мучаешься — ай, как жаль.

Удивленный Митяй посмотрел на просительницу — хромая нищенка в туго завязанном черном платке, сама длинноносая, словно ведьма, узкий рот, внимательные, птичьи глаза. И какая-то несуразица в облике.

— Проклятье на тебе лежит, милый ты мой, страшное, смертное. Некому тебя защитить, некому мудрое посоветовать. А я знаю… все знаю!

Откуда? Как? Митяю стало не по себе.

— Что вы такое гуторите, бабушка?

— Дурачка не крути! — огрызнулась старуха, показав неожиданно белые зубы. — Дьявол тебе скрипку принес, а ты не знаешь, как от неё избавиться. Думаешь, Паганини стать? Так и он не осилил.

— Да кто такой этот ваш Паганини? — обозлился Митяй.

— Самый лучший скрипач на свете. Николо душу продал за инструмент, чтобы играть лучше всех. Дьявол повсюду за ним ходил, а после смерти утащил в ад. Старик Паганини тысячу тысяч лет будет жариться на сковородке и слушать, что делают с музыкой казенные скрипачи. Эх ты, глупый, невоспитанный мальчик.

Митяй и вправду почувствовал себя маленьким, беззащитным глупцом. Влип по самые уши, хуже, чем в голод, хуже чем в грязный подвал.

— Ты не знаешь, малыш, какой мастер создал инструмент, послушный как женщина и капризный как женщина? — голос нищенки налился силой, стал властным. — Почему темный ужас таится в струнах, почему лучший смычок — тот, на который натянуты девичьи волосы?

Кажется, это он уже слышал. Митяй попробовал ответить, но во рту пересохло.

— Лучшие свои скрипки Джузеппе Гварнери творил из ничего — из створки старого шкафа, из корабельной скамьи, говорят даже из гробовой доски. Он стучал по дереву умными пальцами, слушал как то звучит, а потом резал, выглаживая каждую линию. Видишь птиц, украшающих деку? Это его знак! Чтобы лак получился отменным, мастер добавлял в него горное масло, слезы матерей, потерявших ребенка и кровь, запекшуюся на брачных простынях. Сам господин Самаэль заказывал у Гварнери живые скрипки и платил сполна за работу. Глупец дель Джезу потом раскаялся — инквизиторы пообещали, если он не придет в лоно церкви смиренным рабом, то сгорит на костре, а дровами станут его инструменты. Мастер стал работать для попов, продавать глупым людям жалкие подделки. Но лучшие скрипки он делал в молодости. Понимаешь?

Побледневший Митяй помотал головой.

— Дьявол бродит по миру, взыскуя смятенных душ. Он дарит скрипки однажды и на всю жизнь, ставит в душу клеймо — проклятие музыканта. Думал выбросить или продать? Мальчишка! Ты обречен на смятение и одиночество, маленький дурачок, ты приносишь несчастье, друзья покинут и предадут тебя, любимые женщины бросят, не в силах соревноваться с музыкой. Для тебя станет важно лишь одно — совершенство, недостижимое совершенство звука. И когда старость скует твои члены, болезни ослабят силы, ты умрешь в страшных муках, томимый неутоленной жаждой!

— Это навсегда? — спросил, наконец, мальчик.

— Да, милый, — с неприятной улыбкой подтвердила нищенка. — Проклятие не оставит тебя и после смерти — если, конечно, ты не отыщешь помощи. Красивый мальчик, такие большие глазки, выразительная фигурка …жаль, стриженый. Золотая парча будет тебе к лицу, камзол с пуговками, чулочки и башмачки. И паричок, белый пудреный паричок. Пойдем со мной в мою лавочку, я сварю тебе чудного шоколада, угощу сладостями. Ты когда-нибудь пробовал рахат-лукум? Давай руку, мой славный.