Фараоново племя

Когда рыцарь очнулся, дух уже скрылся с глаз — собеседник, впавший в уныние, не прельщает даже оживших мертвецов. На чердаке воцарилась тишина. Стало слышно, как пищат новорожденные мышата, угнездившись в слежавшихся тряпках, как внизу заунывно поскрипывает ребек в ловких руках Лантье, как ветер раскачивает вывеску в доме напротив и грохочут по мостовой колеса большой телеги. Жизнь кипела вокруг, лишь ему, грешному монаху, трусливому тамплиеру, забытому богом и покинутому друзьями, не оставалось места среди людей. Забираясь на этот чердак, он надеялся пересидеть неделю, месяц, в крайнем случае зиму. Потом процесс прекратится или затихнет, можно будет уехать прочь, укрыться у братьев-иоаннитов, вернуться на Кипр или податься в Испанию — говорят, тамошние храмовники заперлись в крепостях и не пускают внутрь ни папских легатов, ни людей короля, ни самого дьявола. Но прошло уже больше трех лет. Процесс все тянется, обвинения нарастают, люди его величества рыщут по Франции как голодные псы. И Лантье, столь сочувственный, верный слуга, стал ворчать, выражать недовольство — слишком долго опасный гость прожигал у них крышу над головой. Вот и сегодня мерзавец наверняка не явится — в доме чужие. Придется до завтра глодать черствые корки, заботливо спрятанные в соломе, слизывать капли росы с решетки и мечтать о вине, густо-красном бургундском вине, освежающем рот…

Лантье не было трое суток. Оголодавший тамплиер изглодал сальную свечку, изжевал кожаный пояс, вытряс горсть зерен из овсяной соломы и съел их, сломав очередной зуб. Дальше пришлось бы либо охотиться на крыс, либо спускаться. Слуга это тоже понял. Он принес скверную пищу и ещё более скверные новости.

— Магистра сожгли, мой сеньор. Жак де Моле взошел на костер как святой и до последнего вздоха возглашал свою невиновность, проклиная судей. Говорят, люди падали в обморок, так он вопил от боли, когда пламя подпалило седую бороду. Нам… вам больше не на что надеяться. Упокой господи его душу.

Тамплиер машинально преклонил колени. Чуть подумав, Лантье опустился на грязный пол рядом с ним. Слуга хорошо помнил заупокойную.

— Господи, Ты дал мне тех, которых я оплакиваю. Будь моей силой и моим утешением: прости мои слезы, утиши мою печаль…

Дослушав бесплодную молитву, Филипп почувствовал слабость в ногах. Слуга помог ему подняться.

— Это не все, сеньор. Мадлон снова беременна. И клянется всеми святыми, что если я не изгоню из дома дьявольского тамплиера, пожирателя младенцев, приносящего зло, она сама донесет слугам его величества. Я многим обязан вам, добрый сеньор, ваши деньги помогли семье встать на ноги, но поймите…

— Понимаю, Лантье, прекрасно тебя понимаю. Прости, что столь долго тебя утруждал. Я уйду, нынче же ночью оставлю кров.

У Филиппа стыдно дрожали руки, подгибались колени, он чувствовал, что глаза вот-вот набухнут слезами, и готов был придушить верного слугу — лишь бы избежать позора. Лантье тоже выглядел жалко:

— Я ж не выгоняю вас, мой господин. Время есть. Я переговорю с настоятелем в Амбруазе, и вывезу вас до монастыря в телеге. Или, если хотите, Соломон, ювелир ищет охранника-провожатого, чтобы без опаски добраться до Гавра. Или — знаете, граф Сен-Люк собирается ехать в Святую Землю, отбивать у язычников Гроб Господень. Он стар и безумен, а в отряде его собирается всякий сброд, но вы сможете беспрепятственно покинуть страну, сеньор, уехать туда, где вам ничто не угрожает. Подумайте!

— Хорошо, — согласился Филипп. — Подумаю. Спасибо тебе, любезный Лантье, за все добро, которым ты щедро оделяешь меня, за приют, кров и пищу.

— Вот, сеньор, это утешит вас! — порывшись в продуктовой корзине, слуга извлек оттуда глиняную бутыль. — Прекрасный шабли, выпейте за наше здоровье и за будущего малыша!

…Показалось или Лантье как-то странно отвел глаза? Дождавшись, когда слуга спустится вниз, рыцарь открыл бутылку, размочил в вине корку и бросил на середину чердака. Из щелей тут же выскочили две крысы, вцепились в хлеб с разных сторон — и околели, давясь первыми же кусками. Значит, предал. Все-таки предал.

Филиппа охватило глухое отчаяние, он сжимал кулаки, изрыгая проклятия. Как он мог быть настолько доверчив? Что теперь делать, куда податься, как отомстить иуде? На дне сундука прятался узкий тамплиерский нож — им чинили сбрую и делили хлеб, но при должном умении можно было зарезать и человека. Дождаться, когда мерзавец поднимется забирать труп, встать за дверью — и всадить клинок в ямочку у ключицы. А потом и самому глотнуть из заветного флакона или выпить отравленного вина — это позволит умереть быстро, избежав пыток. Почему он не лежит в Палестине, почему Господь оставил его?