Фарбрика

– Ну что ж, друзья, начнём. Сегодня особый вечер. С этой точки, с этого вечера начинается наше с вами будущее. Будущее настоящего человечества. Будущее без големов. Ты, последний голем, я обращаюсь к тебе. – Фратер Яков сделал паузу, окинул взглядом комнату. Почти секунду он смотрел прямо на Ноя. – Ты не знаешь ещё своей судьбы, и мне тебя жаль. Но ты должен умереть, чтобы мы навсегда простились с прошлым. С войной. С болью. Будь крепок и держись достойно, солдат.

Полился из стен тоненький – на грани восприятия – свист. Затрещала, заработала за спиной у фратера Якова Машина.

Ною показалось, что, слыша этот свист, фратеры расступились, как бы освобождая пространство между Ноем и Машиной. Это было не так. Все замерли без движения.

Свист прервался так же резко, как и начался. Из маленькой прорези в деревянном корпусе Машина звонко выплюнула карту, которую фратер Яков взял не глядя. Он делал так уже много раз. И – да, он получал от этого удовольствие.

Фратер Яков усмехнулся лукаво, затягивая паузу. Ни дать ни взять – конферансье из старых шоу. Наконец он перевернул карту, нахмурился. Достал очки, нарочито медленно надел их.

Происходящее ужасно раздражало Ноя. Из его смерти проклятый старик делал какую-то клоунаду. Ной собрался уже выступить вперёд и прекратить это представление, когда к Якову подошли двое младших фратеров. Один из них забрал карту из рук фратера Якова и вторую, такую же, из его нагрудного кармана. Это был пиковый король.

Две одинаковые карты. А значит, последним големом машина назвала Председателя. Невозможно. Нонсенс. Единственный из присутствующих, а может – и во всём городе, кто големом быть никак не мог. Слишком стар, слишком человек.

– Тут какая-то ошибка, – сказал фратер Яков и принуждённо улыбнулся. – Где Павел? Позовите его.

Тотчас рядом появился фратер Павел, вездесущий, ловкий, чернокудрый.

– Никакой ошибки, – сказал он почтительным тоном, каким всегда разговаривал с Председателем. – Машина не ошибается.

Председатель оглянулся в поисках своих помощников, те были здесь, но смотрели равнодушно, с места не двигались.

– Что ты несёшь? Какой из меня голем? Я и на войне-то не был!

– Все так говорят. Абсолютно все. Держитесь достойно, Председатель.

– Арестуйте его! Я прекращаю этот балаган!

Председателя никто не слушал. Ему скрутили руки, его невежливо встряхнули, ему помяли пиджак, его увели. Фратер Павел развёл руками, как бы сообщая, что представление окончено. Комнату наполнил шум, но в шуме этом почти не было недоумения, точно все только и ждали такого исхода.

Фратер Павел встретился взглядом с Ноем, кивнул, улыбаясь тепло и дружески. И покалеченная Ноева память неожиданно отозвалась на эту улыбку: Ной узнал его. Фратера Павла. Капитана своего лётного звена. Номер тринадцатый стал старше, лоб его рассекли морщины, в чёрных кудрях спряталась седина, но взгляд был прежним – будто он знает что-то, чего не знают другие.

Ещё ничего толком не понимая, Ной улыбнулся в ответ. Он сделал глубокий вдох – воздух был сладкий, настоящий.

Ной подумал о мышке. Он запретил себе о ней думать, когда шёл сюда, но теперь всё было иначе. И разум, освобождённый от оков ложной памяти, собрал наконец нехитрую мозаику. Мышка, то, как она изменилась в последнее время, какой неуверенной и далёкой стала. Она не первая, Ной слышал уже о таком, но это были только разговоры. Подруга коллеги бывшего соседа по общежитию; жена молодого рабочего, которого лично знает сотрудница бухгалтерии; какие-то другие женщины – безымянные и чужие, но наверняка очень красивые в своём неожиданном счастье.

Пусть это будет мальчик, подумал Ной. Я отдам ему лётчика, чтобы он когда-нибудь подарил его своему сыну.

Снежинка-девятнадцать

Первого декабря доктор Христо говорит: весной Ян умрёт. Мая молча отворачивается, а я говорю: спасибо, доктор, и провожаю его до двери. Замечаю, как Ян юркает в свою комнату. Он, конечно, подслушивал.

Мы не обсуждаем это. Стоит начать, горе, запертое в наших с Маей головах, выплеснется наружу и затопит наш маленький стерильный мир. Мая плачет ночью, когда думает, что я сплю. А я не сплю. Я думаю о водороде и кислороде.

Седьмого декабря Мая приносит домой кошку. Ян давно мечтал о кошке. Теперь по вечерам он поёт ей колыбельные.

По ночам кошка тихо, стараясь никого не разбудить, бродит по комнатам. Кошка не знает, что я не сплю. Я думаю о звёздчатых кристаллах и пространственных дендритах.

Мая проводит дни в попытках вернуть в дом хотя бы тень стерильности. Теперь это бессмысленный труд, но она слишком привыкла за восемь лет.

Ян проводит дни на подоконнике, в обнимку с кошкой. За окном дождь. Ян ни разу не видел снега. Последняя настоящая зима случилась задолго до его рождения. Но он не теряет надежды. Спрашивает: а правда, что снежинки исполняют желания?

Я провожу дни в лаборатории, наблюдая, как в чашках Петри растут кристаллы льда.

Ян мечтает о новогодней ёлке. С ароматом. С гирляндами, серпантином, леденцами и мандаринами на ветках. Прежде ему доставался только стерильный, лишённый запаха и жизни пластик.