Фарфоровые куколки

А в это время бушевала война. Мы делали все, что могли, чтобы помочь людям. Когда Военно-морские силы обратились к населению с призывом сдать кровь, я договорилась о том, чтобы вся наша команда пришла в донорский пункт Красного Креста в Бирмингеме. Когда мы были в Монтгомери, я заметила киоск, в котором продавались облигации военных займов, и организовала бесплатное выступление нашей группы прямо возле него, чтобы привлечь покупателей.

В марте мы путешествовали с коллективом чернокожих вокалистов «Чернильные пятна». Когда наш автобус останавливался на заправке, я покупала в кафе содовую и сэндвичи для Хоппи, Дика и других ребят из этой группы, потому что чернокожих там не обслуживали. Во многих штатах для них существовал комендантский час, и ребята не могли делать самых простых вещей после полуночи. Люди приезжают на гастроли и лишаются возможности после представления выйти поужинать или просто прогуляться — это же абсурд!

Однажды Руби и Грейс получили самую маленькую гримерную на третьем этаже, где было очень жарко. Это было справедливо по отношению к остальным. Пришлось сказать Грейс, что ей придется помочь Руби с гримом, чтобы я могла вывести Томми на воздух. И я допустила огромную ошибку! После всего, что я сделала для Руби, она начала разговаривать с Грейс! Ревность снова подняла свою уродливую голову. Что поделать: Руби и Грейс — артистки, а я — всего лишь администратор.

— Может, нам стоит поставить номер на троих? — предложила я как-то во время ужина в вагоне-ресторане по пути из Джексонвилла в Саванну.

— Это вряд ли, Элен, — сказала Руби. — У нас у каждой уже есть свои номера.

Вот так-то.

Тринадцатого апреля мы проснулись в Чарльстоне от звона колоколов. Мы надеялись, что это означало окончание войны, но оказалось, что умер президент Рузвельт.

Мы не могли в это поверить. Его только что избрали на четвертый срок. Он вывел нас из Депрессии и был нашим лидером в суровое военное время. Думать, что его больше не будет с нами, было пронзительно грустно.

В тот вечер выступление было отменено. Гастроли подходили к концу, и публики становилось все меньше, а настроение ее — все тяжелее. Мне казалось, что вся страна склонилась в трауре по президенту.

Тридцатого апреля мы прибыли в Норфолк, у нас были запланированы пять выступлений в клубе «О’Эйт». Вскоре нам предстояло решать, что делать дальше: продолжать работать с этой программой или разбежаться.

Я теперь напрямую общалась с Сэмом Бернштейном, и он предупредил, что Норфолк — это беспокойный портовый город, или, как он высказался, «худший городишко, в котором можно оказаться в военное время». Однако днем, пока мы ехали от вокзала к отелю по его улочкам, город не показался таким уж страшным. Мы зарегистрировались в отеле. Пришлось согласиться на номер с двумя спальнями и общей ванной.

Мы переоделись в чистую одежду: Грейс — в юбку, на которой азбукой Морзе была изображена буква «V» — «Победа», Руби — в свое потрясающее кроваво-красное платье, великолепно оттеняющее ее волосы, а я — в простые юбку и блузу — и отправились вниз, на обед.

Там уже было семейство Маков, которые жестами стали приглашать нас за свой столик. Когда официант, приняв заказ, удалился, Джек сделал объявление:

— Мы с Ирен решили после этого выступления вернуться в Сан-Франциско.

— А как же ревю? — спросила я, как самая практичная из компании, следящая за тем, чтобы программа шла без сучка и задоринки, но только никто меня за это не благодарил.

— Найдете кого-нибудь на наше место, — сказал Джек. — Вот, например, сестры Лим…

— Но они не показывают фокусов! — запротестовала я. — Пожалуйста, не покидайте нас!

— Элен, посмотри на меня. Я уже размером с дом, — сказала Ирен.

Возразить было нечего. Во время нашего последнего выступления я пыталась застегнуть на ней костюм, который от этих усилий просто порвался. Пришлось думать, чем его заменить. В попавшемся под руку кимоно и накинутой на плечи испанской шали она была похожа на огромный абажур с бахромой.

— Я больше не могу выходить на сцену в таком виде, — говорила она, потирая живот. — К тому же наш старший мальчик в следующем году пойдет в детский сад.

— И я согласился вернуться в «Запретный город», — провозгласил Джек.

— А я буду сидеть дома, — добавила Ирен.

Я смотрела на нее и не могла понять: то ли она была счастлива, то ли ей было грустно от грядущих перемен.

— Похоже, у меня дома будет свое ревю.

— Сегодня я буду выступать один, — сказал Джек. — Если хотите, можете сегодня оставить Томми с Ирен и детьми.

У меня забилось сердце.

— Я никогда не оставляла его одного.

— Но он будет не один, — сказала Ирен, — а с нами.

— Хорошо. Только на сегодня, — согласилась я и выдавила улыбку.

Взглянув на Грейс и Руби, я увидела, что они смотрят на меня так, будто им меня жаль. Но они не матери. Им меня не понять.

Руби, Грейс и я вышли из отеля около шести часов вечера и пошли по улицам, уже заполнявшимся моряками. Тут же в наш адрес раздался свист, послышались скабрезные замечания и крики.

— Эй, детка, не хочешь присоединиться ко мне на вечерок?

В общем, ничего нового.