Фарфоровые куколки

— Даже если и так, мне было велено придерживаться точных параметров… — Он щелкнул пальцами. — Придумал! У нас здесь будет Китайская деревня. Организаторы там сами нанимают персонал. Может быть, мне удастся устроить вас туда как китайскую танцовщицу.

— Но я не из Китая. Я родилась и выросла здесь.

Однако его нисколько не смутили мои слова, потому что он уже держал в руках телефонную трубку. Я слушала, как мужчина договаривается о моей встрече с кем-то, кто вроде бы отвечал за набор персонала в Китайскую деревню. Наконец он положил трубку.

— Танцоров нанимают только временно. Со всеми этими неприятностями с Китаем так будет правильнее всего.

О каких неприятностях в Китае шла речь? В еженедельной газете Плейн-Сити едва упоминались события в Европе, а об Азии там не было ни слова. Так что все мои знания о Китае ограничивались китайским рисовым вином, которое мама готовила дома и тайком продавала с заднего крыльца вечерами по пятницам и субботам. Мужчины Плейн-Сити были жадными до алкоголя, даже после отмены сухого закона. Все это пришло мне в голову, пока разум пытался справиться с охватившей меня паникой.

— А как насчет карнавала? — спросила я, вспомнив рекламу мисс Миллер.

— Я совершенно не представляю вас там.

— Но я уже принимала участие в карнавалах.

— Не в таких, как этот.

— Я справлюсь, — настаивала я. Пусть только попробует отправить меня в какой-нибудь шатер, где распутные женщины танцуют перед мужчинами экзотические танцы, — я видела такие на Квартальских ярмарках в Плейн-Сити. Я никогда не стану этим заниматься.

Он покачал головой.

— Вы — обыкновенная китаяночка. Если я впишу вас в число участников карнавала, зрители мужского пола вас просто сожрут.

Пять минут собеседования истекли, но мужчина не торопился со мной прощаться. Он просто сидел и внимательно разглядывал меня, не упуская ни одной детали: ни платья, ни туфель, ни прически. Я опустила глаза и молча ждала, что будет дальше. То ли невинность послужила мне защитой, то ли мужчина оказался порядочным человеком, но никаких непристойных предложений не последовало.

— Я готова на любую работу, — сказала я слегка дрожащим голосом. — Даже скучную и тяжелую…

— Не так стоит искать себе работу, милая.

— Я могу готовить и продавать гамбургеры в палатке. А вдруг заболеет кто-нибудь из танцоров, и в этом случае вам не помешает иметь рядом кого-нибудь на замену.

— Вы могли бы поработать в киосках, — с сомнением произнес он. — Вот только у вас есть большая проблема. У вас хорошие ноги, и с формами все в порядке. Ваше лицо прекрасно, как цветок. Но акцент…

— Мой акцент?

— Ну да. У вас его нет. Вы должны прекратить разговаривать так правильно. Вам необходимо имитировать китайский акцент.

Ни за что! Отец говорил с сильным акцентом, хоть и родился здесь. Он винил в этом свое детство, которое провел в поселке лесозаготовителей, где жил с со своим отцом, говорившим только по-китайски. А у моей матери был прекрасный английский. Она родилась в Китае, но приехала в Америку совсем маленькой, поэтому и смогла совсем расстаться с акцентом. Она никогда не рассказывала о своем детстве. Я спросила об этом всего один раз, и в ответ отец ударил меня наотмашь. В общем, в нашей семье мы могли разговаривать только по-английски. Но даже если бы мы все знали китайский и могли говорить на одном из диалектов, отец никогда не позволил бы нам это делать. Использование английского языка обозначало, что ты — американец, а мы должны быть американцами все время и при любых обстоятельствах. Поведение, которое можно описать следующими фразами: «Слышала, что ты снова пропускаешь школу» и «Подумаешь, невелика беда», — безошибочно указывало на статус иммигрантов. Однако это вовсе не мешало отцу подчеркивать свой акцент, если он замечал, что клиентам это нравится.

— Простите, — сказала я, — но я не могу сделать то, что вы предлагаете.

Говорить больше было не о чем, и я поднялась, чтобы выйти. Всего за несколько минут я узнала о себе две интересные вещи: что я никогда не стану унижаться, изображая акцент, как это делал мой отец (или актеры в фильмах о Чарли Чене[5]), и что не стану танцевать обнаженной перед мужчинами. У меня, оказывается, есть гордость. Только вот какую цену мне придется за нее заплатить? От нахлынувших страха и отчаяния я почувствовала, что земля уходит у меня из-под ног.

— Эй, погоди минутку! — Мужчина потянулся к ящику, достал оттуда коричневый бумажный пакет и с ним в руках нагнал меня возле двери. — Вот держи, сэндвич с ветчиной и яблоко.

Я покраснела от гнева и стыда. Я и так не получила работы. Неужели ему захотелось унизить меня еще сильнее? Или выгляжу настолько жалко?

— Возьми, — тем временем произнес мой мучитель. — Это от нас с женой.

— Спасибо. — Я держала в руках настоящую еду впервые с отъезда из дома. Мужчина окинул меня последним сочувственным взглядом.