Фарфоровый детектив

Разве мог я отказать ему в такой просьбе? Судите сами: на кон была поставлена моя репутация тонко чувствующего человека, умеющего не только воспринимать внешние события, но выстраивать на их основе собственные суждения, репутация человека, успевшего прославиться определенными знаниями законов природы и способностью к рассуждениям. Словом, выбора у меня не было, и, успокоив Фальконе, я решил поговорить с главным мастером, художниками мастерской и родственниками бедной женщины.

Пока мастер Томас отправился всех собирать, я склонился над телом. Никаких следов от ударов или кровавых потёков я не заметил. Но поскольку несчастная лежала на спине, меня всё-таки привлекла одна деталь. Проведя рукой под грудью, по животу и бегло осмотрев её отёкшие ноги, я понял, что моё предположение верно. Женщина находилась примерно на пятом месяце беременности. Я с горечью отвернулся от тела. Как несправедлива судьба! Одним ударом она погубила обоих: и мать, и дитя…

В мастерской на каждом из четырёх столов толпились подставки для кистей, пигменты, прошнурованные тонким ремешком коллекции мотивов для росписи… Однако разведённые на фарфоровой палитре краски были только на столе с клеткой для канарейки. Видимо, здесь художница и работала. На кусочке сколотого фарфора она начала писать эскиз с певчей птички. На краю стола возвышалось попурри1 в форме корзинки.

– Мама! Мамочка! – раздались всхлипывания за моей спиной. Когда я обернулся, то увидел скромную молодую девушку с аккуратно уложенными волосами. Она вздрогнула. Из рук выпали рисунки. Словно оправдываясь, девушка сказала: – Это Катрин, моя мама… Это я её убила…

Я несколько сконфузился, услышав её слова.

– Позвольте полюбопытствовать, каким образом? Мне не удалось обнаружить никаких следов насильственного убийства…

– Я не пришла к ней вчера вечером, как она просила… Я, – всхлипывала девушка, – я взяла свои рисунки и вышла, но уже стемнело… Ах… Уже стемнело, и мне показалось… На первом этаже мне показалось, что я увидела… Ах… У нас давно живёт предание, что Белый призрак похищает людей… В общем, я струсила и вернулась домой… А теперь…

От этого искреннего и наивного признания мне стало легче. Я взял милое дитя за руки и попытался утешить.

Наше мрачное уединение прервала целая толпа: в мастерскую вошла мадам с круглым молочным лицом и крупной мушкой на щеке, а также уже известный вам мастер Томас. За ними последовали ещё двое. Первый оказался крепким мужчиной в рабочей робе, с повязанной платком головой, а второй – типичным бретонцем. Не будь в нём всего пяти пье2 роста, с такими горящими глазами и чёрными кудрями он сошёл бы за красавца. Мадам посмотрела на мастера и прикрыла лицо веером, чтобы не показывать, а, вернее, наоборот, чтобы все обратили внимание на её слёзы. Здоровяка звали Жаном, он опустил глаза на пол, где лежали рисунки девушки, и рассказал нам следующее:

– Утром я заново протапливаю печи… Надо хранить тепло… Пришёл сегодня, а дверь заперта. Такое редко бывает. Я поколотил чуток пятернёй, покричал – тихо. Пришлось звать мастера: у него свой ключ.

– Благодарю, Жанчик! Он печник, трудится с нами ещё с Винсенна, как, впрочем, и большинство работников мануфактуры. Вы там бывали?

Ах, какой вопрос, моя милая! Что я мог ему ответить? Что бывал, только отнюдь не в старой фарфоровой мануфактуре, а в холодной темнице донжона, где по ночам по мне бегали крысы? Конечно нет! Дени Дидро сегодня слишком уважаемый человек, чтобы вспоминать о подобных страницах прошлого.

– Значит, вы первым вошли сегодня в мастерскую? – вместо ответа спросил я, собирая и складывая в карман сюртука рисунки бедной дочери покойной.

– Да, я вошёл сюда вместе с Марго, – Жан показал рукой на пышногрудую мадам.

– Какое несчастье! Не плачь, родная! Твоя мама вчера ходила в церковь на причастие. Она очистилась, теперь её душу оберегают ангелы, – обратилась Марго к девочке. – Катрин всегда была такой набожной… В монастырь собиралась… Вы не позволите мне проводить девочку домой? Для неё это такое испытание…

– Жанчик, помоги Марго, – сказал мастер Томас. – А мы тем временем спокойно поговорим с господином Дидро.

По моему мнению, без жизни и без чувствительных нервов нельзя ничего объяснить. Вот и на этот раз, оставшись с мужем покойницы и мастером Томасом, я почувствовал такое напряжение нервов, что интуиция подсказывала: скоро тайна смерти художницы найдёт своё объяснение.

Целую перстень, который вы когда-то носили.

Отец семейства

– Что вы обо всём этом думаете, Томас? – спросил я мастера. – Какова причина смерти вашей подопечной?

– Не хочу показаться слишком прямолинейным, но для меня очевидно, что Катрин отравили. Или она сама отравилась красками.

– Это вы её отравили! – уверенно произнёс мой бретонец, муж покойной.

– Простите, что вы сказали? – рассеянно спросил мастер.

– Я сказал, что вы её отравили! Катрин уже полгода остаётся ночевать в мануфактуре, хотя женщин после того случая здесь вообще не должно быть.