Фарьябский дневник

А с перевала открывался сказочный вид на раскинувшуюся внизу цветущую долину. После многокилометровой серости горной дороги взгляд наконец-то отдыхал на изумрудной зелени тополиных рощ, только-только успевших сбросить белоснежный наряд садов и расстилающихся на земле виноградников, плотным кольцом опоясывающих кишлаки. Плоские крыши немудреных глинобитных жилищ лишь небольшими островками выделялись на общем фоне буйствующего моря листвы. Не знаю почему, но всегда, когда машина устремлялась по крутой дороге в долину, мне казалось, что еще мгновение, и мы прикоснемся к чему-то необыкновенно волшебному, но всякий раз вместо этого то внезапной засадой, то коварной миной это чувство разрывалось в клочки. И на смену ему приходила бессильная злость к тем, кто мешает жить той или другой по-восточному сказочной долине, кто разрушает и грабит там полунищие кишлаки.

Прошло не более пяти минут, как из бокового люка показался доктор. По сдержанно улыбающимся губам и довольному виду можно было без труда догадаться, что с экипажем все в порядке. Я наблюдаю за его работой давно, и потому мне есть, с чем сравнить.

Однажды на такой же мине подорвалась боевая машина пехоты, и доктор в течение получаса вместе с фельдшером не вылезали из чрева машины. Наружу вынести раненых не представлялось возможным, колонна обстреливалась засевшими в горах бандитами. Закончив свое дело, доктор мешком вывалился наружу. Лицо его за время пребывания в машине осунулось, глаза ввалились.

– Он переживает о каждой нашей ране больше, чем мы сами, и этим обезболивал их нам, – без всякого преувеличения говаривали раненые, отзываясь о врачевательном таланте доктора Леши. Многие из тех, кто прошел через его руки, как о чем-то удивительном вспоминали о том, что уже только одно прикосновение его тонких холодных пальцев, отцовский взгляд голубых глаз вселяли в каждого из них спокойствие и уверенность в завтрашнем дне. А ведь вера для раненого равноценна жизни.

С момента взрыва не прошло и десяти минут, а колонна уже вытягивалась и, медленно набирая скорость, входила в «зеленку». Дорога, вынырнув из ущелья, вышла на простор зажатой с двух сторон хребтами равнины.

Справа и слева от шоссе, насколько хватало взгляда, раскинулись поля, на которых только-только начинала колоситься пшеница – главное богатство этого горного края. Далеко впереди, залезая уступами в горы, приютился кишлак. Наш путь проходил через селение по кривой и узкой улочке, зажатой высокими глинобитными стенками. Несмотря на то, что утреннее солнце уже поднялось из-за гор и залило долину теплым, золотистым светом, над кишлаком не было видно обычной в это время дымной синевы. Все там словно вымерло, только глухие стены дувалов, окружающие селение по периметру, смотрели на нас выжидающе и угрюмо.

– «Протоны», «Протоны»!.. – послышался в наушниках спокойный голос командира. – Как там обстановка в окрестностях кишлака?

Вертолеты, курсирующие над нами, внезапно изменили направление полета и начали кружить над подозрительно замершим кишлаком.

– «Чайка», я «Протон»! – послышался голос командира звена. – От перевала до перевала чисто.

– Понял вас, спасибо. – И в эфире снова воцарилась звенящая тишина.

Десант готовился к бою, кто его знает, что ждет каждого из нас в этом угрюмом чужом селении. Бойцы открыли боковые лючки и, выставив стволы автоматов наружу, закрепили оружие ремнями, чтобы не дергалось во время движения и особенно при стрельбе. Наводчик главного калибра впился глазами в окуляры прицела и, неторопливо вращая башню, осматривал окрестности.

Колонна двигалась с прежней скоростью, внешне там почти ничего не изменилось, только внутри каждой машины люди замерли в напряженном ожидании.

– «Чайка», я – «Тридцать восьмой», – послышался доклад командира разведвзвода старшего лейтенанта Александра Сапегина, возглавляющего передовое охранение. – Прошел мазар, до кишлака около километра, ничего подозрительного не заметил.

– Внимательней, Иваныч, не торопись!

– Вас понял, продолжаю движение.

Передняя машина сбавила ход. Солнце начало безжалостно припекать, и вскоре броня уже не холодила ладонь, как полчаса назад, а нестерпимо жгла. В машине становилось душно и, чтобы хоть ненадолго охладить тело, бойцы приоткрыли люк.

Высоко над нами кружили два вертолета – наши глаза и основное прикрытие. Признаться, их ровный гул почему-то всегда вселял в нас уверенность в бою и надежду на скорую помощь, что бы ни случилось.

– «Чайка»! Я – «Тридцать восьмой»! Подхожу к околице, – доложил офицер. – Дорога чистая.

– Организуй круговое наблюдение и вышли вперед саперов с собакой, – приказал майор.

Головная машина замерла на месте, остальные встали елочкой на обочине. На середину дороги выскочили несколько бойцов с миноискателями в руках, один из них держал на коротком поводке крупного пса, черного, с желтыми подпалинами по бокам. Звали его Аргус, на счету у него было больше десятка обнаруженных мин.

Собака ластилась к плотному, невысокого роста, крепышу с широким круглым лицом и добродушным взглядом.