Фарьябский дневник. Дни и ночи Афгана

— Это мой сын Худайкул не давал тебе жизни на перевале. Его с сотней джигитов заставили, под страхом уничтожения кишлака, воевать с вами, чтобы он освободил нашу землю от вас шурави. До вчерашнего дня я был полностью на его стороне. И в затею муллы, который посоветовал обратиться за помощью к вам, я, честно говоря, не верил. Рад, что ошибся. Это я сказал и своему сыну. У нас слово отца — святое слово. Сын со своими джигитами пришел, чтобы просить тебя о милости — разрешить им самим охранять кишлак, и перевал от душманов…

Это была первая значительная победа, которой советские пограничники добились без единого выстрела.

Доктор Леша

Первый «сюрприз» ждал нас на спуске с перевала. Двигающийся впереди колонны бронетранспортер вдруг вздыбился, из-под колес его столбом вырвалось пламя, громыхнул взрыв. Колонна замерла в ожидании обстрела из очередной засады. Боевые машины ощетинились стволами автоматов и пулеметов. Все замерло в тревожном ожидании.

Через несколько минут звенящей тишины в наушниках раздался хрипловатый, взволнованный голос:

— «Чайка», «Чайка», я «Тридцать девятый», поймал мину!

— Как люди? — тревожно спросил начальник мотоманевренной группы майор Александр Калинин.

— Все нормально, раненых нет, только водителю щеку немного рассекло осколком, перевязываем.

— «Тридцать девятый», самостоятельно двигаться можешь?

Ответа долго не было, но на подбитой машине заработал сначала один, а немного позже и второй двигатель. Осторожно, словно боясь споткнуться, бронетранспортер дернулся сначала назад, потом проехал несколько метров вперед.

Остановился. Стало видно, что второго правого колеса нет, словно бритвой срезало вместе со ступицей и тягами. Но машина могла двигаться вперед, а это в бою самое главное.

— «Чайка», я «Тридцать девятый», — раздался в напряженной тишине голос, — двигатели работают нормально, разрешите следовать с колонной дальше?

— Давай, только пойдешь рядом с машиной технического замыкания.

Пока шли эти переговоры, к подбитой машине направились два бойца с носилками и с ними невысокого роста коренастый офицер — доктор, капитан Алексей Пинчук. Стукнув прикладом автомата по крышке бокового люка и дождавшись, пока его откроют изнутри, он быстро юркнул внутрь. Санитары залегли на дороге, старательно осматривая каждую подозрительную кочку.

А с перевала открывался сказочный вид на раскинувшуюся внизу цветущую долину. После многокилометровой серости горной дороги, взгляд наконец-то отдыхал на изумрудной зелени тополиных рощ, успевших только-только сбросить белоснежный наряд, садов и расстилающихся на земле виноградников, плотным кольцом опоясывающих кишлаки. Плоские крыши немудреных глинобитных жилищ, лишь небольшими островками выделялись на общем фоне буйствующего моря листвы. Не знаю почему, но всегда, когда машина устремлялась по крутой дороге в долину, мне казалось, что еще мгновение, и мы прикоснемся к чему-то необыкновенно волшебному, но всякий раз вместо этого то внезапной засадой, то коварной миной это чувство разрывалось в клочки. И на смену ему приходила бессильная злость к тем, кто мешает жить той или другой по-восточному сказочной долине, кто разрушает и грабит там полунищие кишлаки.

Прошло не более пяти минут, как из бокового люка показался доктор. По сдержанно улыбающимся губам и довольному виду можно было без труда догадаться, что с экипажем все в порядке. Я наблюдаю за его работой давно и потому, мне есть, с чем сравнить.

Однажды на такой же мине подорвалась боевая машина пехоты, и доктор в течение получаса вместе с фельдшером не вылезали из чрева машины. Наружу вынести раненых не представлялось возможным, колонна обстреливалась засевшими в горах бандитами. Закончив свое дело, доктор мешком вывалился наружу. Лицо его за время пребывания в машине осунулось, глаза ввалились.

— Он переживает о каждой нашей ране больше, чем мы сами, и этим обезболивал их нам, — без всякого преувеличения говаривали раненые, отзываясь о врачевательном таланте доктора Леши. Многие из тех, кто прошел через его руки, как о чем-то удивительном вспоминали о том, что уже только одно прикосновение его тонких холодных пальцев, отцовский взгляд голубых как небо глаз вселяли в каждого из них спокойствие и уверенность в завтрашнем дне. А ведь вера для раненого равноценна жизни.

С момента взрыва не прошло и десяти минут, а колонна уже вытягивалась и, медленно набирая скорость, входила в «зеленку». Дорога, вынырнув из ущелья, вышла на простор зажатой с двух сторон хребтами равнины.