Фарьябский дневник. Дни и ночи Афгана

Я разглядываю своего афганского друга и не перестаю удивляться его эмоциональности. Еще совсем недавно его лицо было перекошено от гнева и боли, потом стало задумчиво-печальным, а сейчас выражало бурную радость. Казалось вот-вот и он сорвется с места и вместе с танцорами пустится в пляс. Все, что проходит через его сердце, тут же отражается на лице. Это тоже характерная черта простых афганцев.

На солнце набежало небольшое, все в прорухах, облачко и тут же потянуло холодком. Сахиб, наблюдая за небом, прикрыл ладонью глаза, а когда отнял от лица руку, то тень озабоченности уже овладела его челом.

— Сахиб, ты так и не рассказал мне о своих скитаниях в Пакистане, напомнил я ему о своем существовании.

Он перевел взгляд на меня и утвердительно кивнул головой.

— Если тебя это еще интересует — слушай. После того, как я покинул дом, судьба занесла меня в Кабул. Я долго скитался по окраинам города, таскал бурдюки с водой, подбирал навоз, месил глину — делал все, чтобы заработать хоть на кусок лепешки, чтобы не помереть с голоду. О том, чтобы отложить деньги для семьи, не могло быть и речи. Однажды добрые люди посоветовали мне найти караванщика, который смог бы взять меня в услужение, а там глядишь и в Пакистан с караваном можно добраться. Несколько дней шатался я по Майванду[27] — это главное торговое место столицы, пока не нашел одного караван-баши,[28] который взял меня носильщиком и обещал доставить за границу. Новый хозяин не обманул меня. После долгих и тяжелых странствий караван пересек границу и остановился на ночлег в одном из приграничных городков. Я решил, не откладывая в долгий ящик взять у караванщика расчет и идти искать другую работу. Хозяин принял меня радушно, но когда услышал о деньгах заработанных мной, принялся кричать и топать ногами. Подбежали его подручные и вышвырнули меня вон. Переночевав за дувалом караван-сарая, наутро пошел искать работу. Нанялся к богатею, у которого были обширные плантации виноградников сады и поливные пашни. На него, кроме меня, работало больше десятка батраков, в основном из соседних кишлаков. Жили вместе, в заброшенной кошаре у хозяйских хором, за ворота которых нас пускали только по большим правоверным праздникам. Хотя среди нас были и узбеки, и туркмены и хазорийцы — жили дружно. Работали от зари до зари так, что кости ломило в конце дня, но хозяин не скупился.

Однажды меня вызвал управляющий и, надменно ответив на приветствие, заявил, что бай вдвое уменьшил мне плату. Я начал возмущаться, но хозяйский нукер пригрозил — если не подчинюсь, то окажусь в каталажке, у жандармов, которые ловят всех, кто переходит границу без документов. В бессилии, скрипя зубами, я ушел. Рассказал, все, как было, своим новым товарищам. Те выразили сочувствие, да и что другое они могли сделать.

Все уже отдыхали, когда ко мне подошел Ислам — постарше меня джигит, с узенькими усиками на черном от загара лице и добрым, ясным взглядом крупных голубых глаз. Хотя среди батраков были люди постарше Ислама, но, несмотря на это, он пользовался большим уважением, чем кто-то другой. Он единственный из всех мог открыто сказать хозяйским нукерам все то, что о них думает, и потому пользовался у них дурной славой. Но они его почему-то не трогали. Видимо боялись гнева хозяина. Ведь у Ислама были золотые руки. Он мог заменить заболевшего кузнеца у наковальни, исправить электропроводку в хозяйском доме, короче, не было дела, которое бы Ислам не знал.

— Я долго наблюдал за тобой. Вижу, что джигит ты стоящий, — откровенно признался Ислам, когда мы вышли во двор и по каменистой тропе направились к речушке, подальше от любопытных глаз и ушей.

— Там никто нам не помешает, — многозначительно добавил он, показывая рукой в сторону пригорка, возвышающегося над полями.

Внизу, в узком каменистом русле бесновалась горная речушка, но нам ее шум не мешал, напротив, он позволял говорить открыто, не боясь, что кто-то может подслушать и донести до ушей хозяина наши мысли и чаяния.

Я не знаю, почему именно мне поведал Ислам свои перипетии судьбы. Прошло уже немало времени, но я помню его рассказ так, словно услышал его вчера. Наверное потому, что жизненные пути наши во многом схожи. Сахиб грустно улыбнулся и морщины на его обветренном лице лучами собрались вокруг глаз.

Как я не отговаривал Ислама, он, не слушая меня, намеревался вместе с другими батраками поговорить обо мне с хозяином.

— Пойду, пока еще не все заснули, может быть вместе придумаем, как тебе помочь. А ты погуляй пока, зайдешь в сарай по моему знаку, — и Ислам торопливо зашагал к кошаре.

Прошло немного времени, и вот на пороге показалась знакомая фигура моего нового друга. Я поспешил ему навстречу.

— Они как трусливые собаки шарахнулись от моего предложения потребовать от хозяина справедливости. Ну что же, попытаюсь переговорить с ним сам.