Farlander

— Думаю, лучше оставить как есть, — предложил Алеас, кладя руку старику на плечо. Эш молча сбросил ее. Закончив, он посмотрел на тело, порывисто вздохнул и покачнулся. Алеас помог ему устоять.

Старик бережно ощупал обгоревшую, почерневшую плоть. Пальцы коснулись торчащей из груди стрелы. Он замер и долго стоял не шевелясь.

Из пещеры вышел Бараха с горящей палкой. Не говоря ни слова, без всяких церемоний он сунул ее в глубь пирамидки и подождал, пока огонь перекинется на дрова. Сначала повалил дым. Все отступили. Через минуту-другую за дымом запрыгало пламя.

Взяв горсть песку, Бараха бросил его на еще не набравший силу огонь. Алеас обнял Серезе; оба плакали, не стесняясь, впервые за весь день. Пламя трещало и поднималось выше, разбегалось по поленьям и наконец добралось до тела. В танцующих оранжево-красных языках мелькали и другие цвета — зеленый, желтый, голубой, — цвета запекшихся на дереве морских минералов. Зашипел, бросая брызги, жир. Ветер подхватил запах горящего мяса.

Через какое-то время пирамидка обрушилась, погребя под собой Нико.

Далеко, за морем, еще темное небо лизнули первые лучи солнца. Над горизонтом задвигались тени невидимых облаков.

Эш прочитал что-то на языке своей далекой родины, потом повторил то же на торге — для своего юного ученика.

Глаза его, даже оставаясь в тени, сверкали, как две огненные звездочки.

— И пусть даже мир этот — капля росы... пусть так... пусть так...

Эш распорядился принести обернутый кожей глиняный горшочек. Едва держась на ногах, он аккуратно сгреб в кучку всю серую пыль и секунду-другую смотрел на пляшущие в догорающих угольях частички.

«Для его матери», — подумал он и, подобрав палочку, стал наполнять горшочек золой. В золе попадались и мелкие осколки костей, но выбирать их Эш не стал. Закончив, он надежно закупорил горшочек и бережно положил в дорожный мешок.

Второй горшочек, точнее, глиняный флакон величиной с большой палец старик тоже наполнил сгоревшими останками, после чего заткнул его деревянной пробкой и обвязал кожаным шнурком. Этот флакон Эш повесил на шею, так чтобы он лежал на груди, как печать. Флакон был еще теплый.

Поднимаясь, Эш вдруг покачнулся от прострелившей голову боли. Кто-то говорил с ним, но он не видел говорящего. Его повело в сторону. Он зашатался и упал на спину.

Едва дыша, Эш лежал на песке. Чьи-то руки трогали его. Чей-то голос спрашивал, слышит ли он их. Боль уколола снова, глубже, чем когда-либо. Эш скрипнул зубами, из-за которых прорвался резкий, гортанный крик. А потом он провалился в беспамятство.

Глава 31 ПОСЛЕДСТВИЯ

Выхода не было. После убийства единственного сына Матриарха власти закрыли все порты. На главных городских перекрестках появились заставы. Прохожих останавливали, стражники сравнивали их лица с имеющимися на руках описаниями. Люди поговаривали, что в город проникли рошуны — один из них Фарландер, — что это они убили Киркуса и что они все еще скрываются где-то в городе. Ходили слухи, что таким образом рошуны отомстили за своего собрата, сожженного заживо в Шай Мади. Повсюду разгуливали патрули. Появляться на улицах после полуночи воспрещалось под страхом смерти. Солдаты под руководством суровых Регуляторов прочесывали хостильо, незаконно открытые таверны, бордели, врывались в частные дома, допрашивали жильцов, уводили подозреваемых и обыскивали всех подряд.

Мало того, что привычная жизнь Коса оказалась нарушенной и едва ли не парализованной, так горожане уже открыто говорили о готовящейся крупной военной кампании. На северной и западной окраинах возникли временные лагеря, сразу же привлекшие к себе внимание мелких торговцев, проституток, разного рода мастеров и просто бродяг. В Первой бухте собирался флот, подобного которому здесь никогда еще не видели, причем рядом с военными кораблями стояли сторожевые и грузовые суда.

Кое-кто утверждал, что войска отправляются на Лагос на замену расквартированной там Шестой армии, но таким быстро затыкали рот — все знали, что в присутствии на острове крупных сил нет необходимости, а для поддержания порядка достаточно и небольшого гарнизона. О Лагосе вообще упоминали с опаской. После подавления восстания остров, по личному распоряжению самой Матриарха, был превращен едва ли не в пустыню. В приходивших оттуда новостях рассказывалось о стертых с лица земли городах и поселках, об огромных пепелищах от костров, на которых заживо сгорело все местное население — мужчины, женщины, дети. Желающим уехать на Лагос из перенаселенных городов Империи предлагались земельные участки. Численность эмигрантов уже измерялась тысячами.