Farlander

В том сне, что снизошел на него, Нико ощущал себя по-разному. Иногда ему казалось, что он и не спит вовсе, а бодрствует. Были сумерки. Они ехали куда-то на мулах, Эш впереди. Их окружал странный серебристый лес, густой и неподвижный, застывший в немом молчании. Необычайно низкое, серое, стертое небо висело, казалось, над самой головой. По этому давящему небу проносились, словно гонясь одно за другим, облака, подсвеченные серо-голубым мерцанием сестер-лун, которые будто поднялись выше и катились по небосводу быстрее обычного. Некоторое время Нико наблюдал за ними, двумя скрытыми за облаками лунами, белой и голубоватой, и в нем пульсировал некий элемент времени, бесконечного, безграничного, закольцованного, но едва он понял это, как облака и луны исчезли, и дневной свет, пусть и водянисто-жидкий, пронизал задержавшуюся ночь. Они вели мулов по узкой каменистой долине; Эш горланил какую-то простенькую, незамысловатую песню на чужом, непонятном языке, и эхо, отскакивая от глинистых склонов и возвращаясь к путникам, создавало невероятную, доселе неведомую звуковую гармонию.

Потом они оказались в пещере, где пахло летучими мышами и протухшими водорослями, развели костер из охапки сухих веток и долго сидели у огня. Нико почему-то плакал, и Эш тоже ронял слезы и всхлипывал, горюя по потерянной много лет назад семье, любимой жене и сыне. Вид плачущего старика развеселил Нико; слезы высохли, и всхлипы сменились смешками. Его веселость не понравилась Эшу, который стал кричать что-то сердитое на чужом языке, срываясь на грозный рык, но Нико было уже не удержать. «Все пропало! Все пропало!» — хохоча и тыча в Эша пальцем, кричал он, и старик в конце концов не выдержал и попытался схватить его, но промахнулся, упал в костер, который сразу же потух, и уже не встал.

Но продолжения не последовало, потому что шел дождь, и они, скользя в грязи, тащили мулов вверх по склону, через низвергающиеся с вершины ледяные потоки, и небо было таким низким, а тучи такими черными, что было непонятно, день ли то или ночь. Впереди, скрытый водяной пылью и туманом, громыхал водопад, и они, промокшие до костей, все шли и шли к нему по узкой, ужасно опасной тропе, кружащей над глубокой, казавшейся бездонной пропастью. Пройдя прямиком через водопад, они оказались в туннеле, стены которого покрывали жутковатые, светящиеся призрачно зеленым мхи. Старик прокричал что-то ободряющее, но слова смешались с непрерывным грохотом воды, от которого у Нико дрожали не только кишки, но и мозги.

Потом точно был сон, потому что Нико очутился вдруг уже не в горах Чима, а в широкой степи, растянувшейся, казалось, за далекий горизонт под низким, бледным солнцем. В бескрайнем небе одиноко парила птица. Над землей облачками кружили мухи, но никаких животных видно не было. Их окружала тишина. Потом вдруг наступила ночь. Вверху засияли луны-близнецы. Под чахлым, кривым деревцем, завернувшись в звериные шкуры и громко храпя, спал какой-то человек. В траве что-то зашевелилось. Что-то ползло к спящему. Присмотревшись, Нико обнаружил существ из своих детских кошмаров, похожих на насекомых, пауков или муравьев, только не маленьких, а огромных, страшных, размером, может быть, с мула.

Нико повернулся к спящему, незнакомцу, казавшемуся почему-то знакомым, и закричал, чтобы он просыпался и вставал, хватал какое-то оружие и защищался, но ничего не случилось, потому что из горла не вырвалось ни звука. Он собрал все силы, зашелся в крике, но с тем же результатом, а бесформенные тени слились с неподвижной спящей массой. И все притихло. Лишь ветерок шевелил трапу да шуршали листья на деревце, под которым спал чужак.

Семенная сумка — может быть, последняя — сорвалась с голой ветки и, подхваченная ветерком, медленно поплыла к земле и опустилась на щеку спящему.

В следующий момент он уже очнулся, вскочил и схватился с безымянными тварями не на жизнь, а на смерть.

— Парень!

Нико как будто вынырнул из кошмара, вертя головой, хватая ртом воздух.

Эш легонько тряс его за плечо, держа в руке чашку горячего, дымящегося чи. Нико тупо уставился на него, моргая, шевеля беззвучно губами, потом с усилием приподнялся и сел.

Огляделся.

Долина. Но вроде бы другая.

— Успокойся. — Старик сунул в руку горячую чашку. Глаза у него были какие-то странные, диковатые, как озера, над которыми только что промчалась буря.

— Уже пришли? — спросил Нико.

— Почти. Ты как?

Он только застонал в ответ. Тело ныло, за глазами пульсировала боль. Одежда рваная, вся в грязи и каких-то листьях. Эш выглядел не лучше: рубаха висела клочьями, лицо серое, колючее.

— Сколько мы... — Нико замолчал, не зная, как сформулировать вопрос.

— Дней пять, думаю. Может, больше. Ты — молодец. Держался хорошо.

Нико отхлебнул чи и даже не почувствовал вкуса — во рту как будто ночевало стадо мулов. В голове посветлело, и он огляделся уже внимательнее. Лощину, в которой они остановились, пересекал, неторопливо журча, широкий ручей. Неподалеку пощипывали травку два их мула.