Фармацевт — 2

И под звуки песни Битлз «Мишель» нечаянно задремал, очень уж сонную песню выбрал сегодня Сёва.

В принципе, на настоящий момент, устроился я в этом времени неплохо. Гораздо лучше, чем в прошлой жизни, если считать по бытовым удобствам.

Другое дело, что тогда мне не было муторно на душе, как сейчас. Была куча друзей, родители, одногруппники с ними со всеми у меня находился общий язык, будущее касалось безоблачным и ясным.

Оставалось только надеяться, что со временем и здесь все в жизни наладится. Вот только сейчас зная будущее, я точно понимал, что ничего здесь не наладится.

С таким минорным настроем я прожил зиму 68-69 годов.

Распорядок дня выполнялся железно. Утром зарядка, если на улице хорошая погода иногда небольшая пробежка.

На работе вроде бы все было без проблем.

Гребнев — ничем не выдающийся молодой паренек, звезд с неба не хватает, но старательный, дисциплинированный — так характеризовала меня новая заведующая в беседах с любопытными коллегами, интересующимися, как справляется с работой единственный фармацевт мужского рода в аптеке.

В училище тоже все было в порядке. Хотя ближе к весне одногруппницы откуда-то прослышали, что я в одиночестве занимаю целую благоустроенную квартиру. Поэтому кое-кто из девушек помоложе, не обременённых семьей начали обращать на меня внимание.

Долго такие попытки не продлились, из-за моего равнодушия к таким заигрываниям.

После сдачи зимней сессии, мне пришла телеграмма от Давида Гиршевича, в ней он просил приехать к нему в гости на пару дней.

Взяв отгулы, февральским вечером я сел в поезд и отправился в Ленинград.

Мысли после получения телеграммы были разные. Но в основном они сходились на том, что Коэн решил заняться поиском квартиры для меня и, будет предлагать варианты.

На перроне Московского вокзала меня никто не встречал.

Я не расстроился, потому, что никто и не обещал этого делать.

Взяв в руку объемистую сумку, пока еще пустую, я отправился на выход.

Перебравшись на другую сторону Лиговского проспекта, зашагал по Невскому проспекту. Идти пришлось недалеко. Давид Гиршевич проживал в доме на углу Невского проспекта и улицы Марата. Когда зашел во двор дома, шум большого города почти исчез.Дверь в первый подъезд, куда мне надо было идти, криво висела на одной петле, но никого это, похоже не волновало.

В подъезде изрядно пахло мочой, притом не только кошачьей.

Пройдет совсем немного лет и все подъезды обзаведутся стальными дверями с кодовым замком. Но пока у нас в стране строится коммунизм, попытки его построить на отдельной территории не приветствуются властью.

Поднявшись на второй этаж, я внимательно прочитал список жильцов у дверей второй квартиры. Тот оказался на удивление короток. Всего четыре фамилии. Коэнам нужно было звонить два коротких звонка, что я и сделал.

Вскоре послышались торопливые шаги, и женский голос спросил, кто там.

Подавив желание ответить — сто грамм, я пояснил, что приехал по приглашению Давида Гиршевича из Петрозаводска.

Высокая дверь приоткрылась, и из за накинутой на неё цепочки выглянуло женское лицо с приличными усиками на верхней губе. Посмотрев по сторонам, лицо исчезло, цепочка была снята и дверь распахнулась шире, пропуская меня в квартиру.

— Заходите скорее, юноша, — поторопила меня полная дама в атласном халате, расшитом драконами. — В подъезде у нас пахнет отвратно.

Ничего нового для себя в огромной коммунальной квартире я не увидел. Длинный темный коридор с дверями в обе стороны. Заложенный кирпичами черный ход, по которому когда-то прислуга носила дрова в барские покои.

Чета Коэнов занимала три комнаты, выходившие окнами на улицу Марата.

Одна такая комната была больше моей квартиры. А если еще учесть, что потолки в ней были под четыре метра, то кубатура там была соответствующая.

Ида Абрамовна, так звали жену Коэна, провела меня комнату, гордо назвав её библиотекой.

Ну, что я могу сказать, библиотека для этого времени, когда вся интеллигентская рать, увлеклась книжным собирательством, являлась уникальной. Я такой в частном владении и не видел никогда. Одно только дореволюционное издание словаря Брокгауза и Эфрона с позолоченными корешками занимало несколько полок.

Ида Абрамовна, удовлетворенно хмыкнула, увидев, как я проникся величием их коллекции, предложила мне присесть в антикварное кресло, обещая вскоре принести чашечку кофе и бутерброды.

Муж якобы обещал вернуться домой в ближайшее время, так что ожидание не должно затянутся.

Пока женщина занималась приготовлением легкого завтрака, я таращился на стены комнаты, где на тисненных, бордового цвета обоях висели большие и малые картины в золоченых рамах.

— Это тебе не застекленная фотка бородатого Хемингуэя, — подумал я. — Вот в чем у Коэна деньги хранятся! Книги и картины — беспроигрышный вариант.

Пока пытался разобраться с авторством картин, Ида Абрамовна вкатила в комнату винтажный столик с собранным на нем завтраком, явно гордясь таким сервисом. Хотя, кто его знает, возможно, этому столику тоже лет двести.

— Все, как в лучших домах Ландону и Парижу, — подумал я, вновь усаживаясь в кресло.