Фармацевт

Васенька наслушался их разговоров и на площадках, где белый сигаретный дым ел глаза, и в буфете, где пили они, сдвинув столы, чай-кофе-пиво, заедая бутербродами подешевле, с сыром. И у книжного лотка.

В кино Васенька еще походил, а книжки - нет, не открывал, не интересовался. Читал он все ж таки медленно, по складам и только если очень уж надо было - как тогда, объявления о мотоциклах или, как сейчас, объяснения про лекарства.

Иные были любители - наслаждались не сюжетом, не игрой, не работой оператора даже, не монтажом, не мизансценой, не репликами, а вещами посторонними, вроде пролетевшего в кадре, вдалеке, крохотного, никому по фильму не нужного самолетика. Или походкой случайного прохожего, или всем видом его: пальто, шляпой, ботами, авоськой с пустой молочной бутылкой. То есть случайно или нечаянно попавшей в кадр, как в рыбацкую сеть, жизнью.

Но кино, шумные, многолюдные вечера Васенька не полюбил.

Он полюбил, когда все, до последнего зрителя, расходились, когда механики выключали свои аппараты, когда смотрительницы гасили свет в опустевших больших коридорах и сами спешили домой. Когда засидевшиеся допоздна сотрудники собирались наконец на выход. Когда все ключи оказывались на щитке на гвоздиках. Когда дежурный вахтер запирал на засов дверь и ложился спать в достопамятном закутке. И наступала до утра тишина.

Васенькино жилье обустроили в кладовке за гардеробом. Света там не было. Васенька зажигал свечку в майонезной банке. Матрац и белье Филатыч приволок из дома и кое-какую одежонку. Дома у него, в Ясеневе, Васенька бывал, но Супругу (так он ее величал про себя - с заглавной буквы) видел только на фото. Дородная была женщина.

Филатыч водил Васеньку к себе раз в неделю - мыться. В служебные часы Супруги. После душа Васенька стриг ногти. Проводил над губой для порядка бритвой по нежной, детской еще коже. Как-то раз Филатыч Васеньку подстриг, ловко, как записной парикмахер. Он все в жизни перепробовал: и в оперетте пел, и в тюрьме сидел (за что - не говорил). Сидел недолго, с год, но успел выучиться там стричь, плотничать и читать книги о смысле жизни.

Москва Васеньку не соблазняла, пугала скорее. Кроме Филатыча, он никуда и не высовывался. Ел в буфете. Ходил только в аптеку в ближнем переулке. Брал там что-нибудь на те деньги, что выделял ему из своей зарплаты Филатыч.

С лекарствами Васенька ничего не предпринимал. Открывал коробочки, читал, шевеля губами, при свете свечи инструкции. Иногда выколупывал таблетку и рассматривал, как она лежит на ладони. И прятал. Для лекарств он завел коробку из-под обуви, кем-то из сотрудниц оставленную в мусоре.

И ничего он с этими лекарствами не делал, ничего. Просто покупал и складывал.

Сказавши вахтеру "спокойной ночи", Васенька уходил в свою кладовку. Ложился. Иной раз засыпал сразу, а иногда нет. Думал о чем или так лежал, слушая, как шуршит, не спит за стеной мышь.

Васенька рад был, что есть неспящее живое существо рядом. Одному бы ему не хотелось остаться здесь ночью.

Но больше всего Васенька полюбил утра, когда сотрудники тянулись по одному. Все они с Васенькой здоровались. Многие спрашивали, как дела. Даже Ворон, кажется, привык к простому лицу Васеньки. И если б вдруг не встретил его утром, ощутил бы порядок дня нарушенным.

Все были люди культурные, вежливые. Не очень Васенька понимал, чем они занимаются целыми днями. И беседовал об этом, как и о многих других вещах, с Книжником, подавшим ему тогда пахлаву, как соломинку.

Васенька был убежден, что все книжки, которые есть в мире, Книжник прочел. Даже те, которые еще только сочиняются, в которых только-только ставится автором последняя точка. И эти неизданные, но существующие уже книги известны Книжнику.

Книжник обычно приходил часов в десять. Васенька засекал время по круглым часам и минут через двадцать поднимался за ним следом. Здоровался с уборщицей, мимо буфета шел в проход. По лестнице. По большому коридору, побыстрее, мимо глядящих из черных глазниц.

В служебном коридорчике сидел уже за чайным столом одинокий Книжник. И чашка стояла перед ним, накрытая крышкой. Чай он пил только свежезаваренный.

- Можно? - спрашивал Васенька.

- Пожалуйста.

И Васенька брал из шкафчика кружку. Включал электрический чайник. Насыпал по примеру Книжника ложку заварки, заливал кипятком, накрывал свободным блюдцем. Всегда было что-нибудь на чайном столе: конфеты, печенье, булочки, пахлава - любимое лакомство Книжника. Все, что было на общем столе, было общим, и Васенька не стеснялся брать к чаю то конфету, то печенье, то булочку. Иной раз и сам приносил что-нибудь, загодя купленное.

- Ну что? - неизменно говорил Книжник. - Как дела? Что нового?

- Да ничего, - неизменно отвечал Васенька.

Это у них было вроде приветственных поклонов.

Книжник снимал крышку с чашки и долго перемешивал. Пил он с сахаром, но непременно с чем-нибудь еще сладким.

Затем он рассказывал Васеньке об одном человеке, режиссере, давным-давно умершем. Он исследовал его жизнь по каким-то крупицам: письмам, обрывкам воспоминаний, газетным статьям.