Фармацевт

Но в нашем евклидовом мире любая палка о двух концах, и у любой медали есть обратная сторона. Успокаивая больного, сглаживая разрушительные биения психики, подобные средства резко снижают уровень критичности у человека, который их принимает, лишают его воли, делают повышенно восприимчивым к внушению. Обычно такой побочный эффект не слишком страшен, но вот если психотерапевт преследует какие-то свои цели, если он хочет подтолкнуть своего пациента, направить путь его души в желательную для себя сторону… Тут, как говорится, возможны варианты.

Платтер чисто интуитивно – а он был наделён тонкой интуицией, особенно если дело касалось его выгоды! – догадался об открывающихся перспективах. И сумел использовать их на все сто процентов, пусть для этого потребовалось почти три года. Нет, Платтер не использовал гипноз или что-то подобное гипнозу, в этом не возникло необходимости. Вкрадчивое, осторожное, но чуть ли не ежедневное внушение стало не менее эффективным инструментом, Фатима оказалась практически беззащитна перед ним.

Словом, к концу лета девяностого года Ральф Платтер и леди Стэнфорд стали любовниками; охота Платтера на редкую дичь всё-таки увенчалась успехом, он мог торжествовать.

Ральф и торжествовал, не зная, что продлится его триумф очень недолго, а закончится совершенно чудовищно.

Понимала ли Фатима в полной мере, что произошло? Или её больной мозг, её затуманенное – не без помощи Платтера – сознание не могли до конца вникнуть в создавшееся положение, просветить его безжалостно холодным лучом анализа? Трудно сказать…

Последние три месяца, оставшиеся ей на земле, молодая женщина прожила словно бы в густом тумане или в тягучем сне, который никак не желал заканчиваться пробуждением.

Граф Уильям ничего не замечал. Впрочем, Платтер оказался достаточно хитёр и осторожен. Свои «любовные» свидания с покорённой и покорной ему леди Стэнфорд он планировал заранее, на те часы, обычно утренние, когда на графа Уильяма накатывалась наркотическая ломка и он не мог думать ни о чём, кроме очередной дозы морфия. Графу попросту было не до окружающей действительности, не до того, чем занимаются другие обитатели Стэнфорд-холла.

Платтер быстро вошёл во вкус, тем более что ему постоянно требовались зримые и ощутимые доказательства одержанной победы. Физическая близость с Фатимой доводила его до исступления, до вспышек совершенно немыслимого восторга. Словно умирающий от жажды бедуин, из последних сил выползший к затерянному среди барханов вожделенному колодцу, он пил и пил, а жажда становилась всё сильнее. Да и Фатиму их близость всё сильнее привязывала к Ральфу, в чём нет ничего удивительного: она оставалась молодой женщиной, природа требовала своего, а контролировать свои инстинктивные влечения и позывы леди Стэнфорд уже не могла, практически лишившись свободы воли. Она понимала, что изменяет мужу, она страдала из-за этого, она не хотела этого, но уже не могла остановиться! Её порой охватывало чувство нереальности происходящего, в мыслях всё плыло, как в тумане, в сюрреалистическом кошмаре, где распадается привычный мир. Сон наяву и в то же время – жестокая действительность, которую не стряхнёшь, как стряхиваешь остатки примерещившегося кошмара.

Спираль этой полубезумной связи скручивалась всё туже, накапливала зловещую энергию, словно стальная пружина перед тем, как распрямиться одним рывком или сломаться, не выдержав напряжения сжатия.

Утренние встречи в покоях леди Стэнфорд на втором этаже становились всё чаще, Платтеру стали изменять присущие ему осторожность и осмотрительность. Ральф испытывал эйфорию, он опьянялся Фатимой, своим успехом, тем, наконец, что он оказался сильнее и хитрее всех и взял то, к чему стремился! Тщеславное самодовольство кружило голову Платтеру… И Ральф совершенно упустил из виду, что был в Стэнфорд-холле человек, чьи глаза пристально и злобно следили за каждым шагом леди Стэнфорд, пусть и сквозь алкогольную пелену! Не принимал Ральф Платтер этого человека во внимание, слишком сильно презирал его…

Питер! Никакой алкоголь не мог до конца растворить мрачную тягу к мачехе, маниакальную одержимость, занозой засевшую в его сердце. Да, он все эти годы глаз не спускал с Фатимы. В этом, и только в этом отношении были присущи ему поистине звериное чутьё и острая, хитрая наблюдательность. Не прошло и полутора месяцев с того дня, когда Ральф Платтер впервые овладел Фатимой, как Питер всем своим существом ощутил: дело плохо! Между его мачехой и учителишкой младшего братца что-то произошло!