Фарос

— Я был там — среди лишних, среди ненужных. Они рассказывают обо мне шепотом. Они научились бояться темноты. Но нашел ли меня наш брат? Пришло ли Льву в голову поискать там? Да хоть в любом месте на Макрагге? Нет. Идиоты. Я практически кричал, зовя их! Если при взгляде на этот мир ты видишь надежду будущего, отправься в бедные кварталы. Там ты увидишь отчаяние настоящего. Но ты не хуже меня знаешь, что надежда на будущее — это ложь. Все возвращается к началу, а наше начало лежит в полной тьме.

— То есть ты веришь, что все это было неизбежно?

— Я верю, что предательство Хоруса было частью отцовского плана.

— Я в этом сомневаюсь.

Кёрз выпустил ботинок Азкаэллона, со стуком упавший на пол, и раскинул руки, будто намереваясь обнять брата.

— Ты только посмотри, какой задушевный разговор выходит! Хотя что в этом удивительного? Многие из нас дружны с кем-нибудь. Фулгрим был близок с Феррусом, пока не убил его. А сам Феррус имел хорошие отношения с Вулканом. Такой неприятный этот Феррус, но как же его любили остальные! Может, и для меня еще есть надежда?

— Для всех нас есть надежда, Конрад.

Кёрз усмехнулся:

— Нет. Меня ненавидят. Ты меня всегда ненавидел.

— Тебя не ненавидят. Тебя…

— Меня ненавидят! — закричал он. — Так же, как любили Ферруса. Но что мне до любви? Он мертв, а я жив. Моя смерть не захватит меня врасплох, как его, павшего от руки того, кто заявлял ему о своей любви. С такими отношениями между братьями почему бы нам не быть близкими? Я не настолько самонадеян, чтобы утверждать, будто мы одинаковы, это было бы отчаянной чепухой. Но похожи, да. Да, и мне кажется, ты это тоже понимаешь? Ангел света и ангел тьмы! — Он хлопнул в ладоши, но выражение его лица тут же из радостного стало задумчивым. — Интересно, если бы поменялись местами, стоял бы я сейчас там в золотом великолепии, а ты — здесь, в грязи? Не думаю. Я думаю, ты был бы мертв, — тихо сказал он.

— То есть ты сам утверждаешь, что мы не похожи.

— Мы братья! Мы похожи.

— Оба варианта верны быть не могут.

Кёрз ухмыльнулся:

— А почему нет? У Отца бывали. Мы… мы оба полны ярости. Ты знаешь, что такое ярость. Я чувствую на тебе ее запах, она прилипчива, как вонь недельного трупа.

— Мы — прометейские создания. У всех нас буйный нрав. Меня это не тревожит, — ответил Сангвиний.

— Это не так. Ты думаешь, что умеешь держать свой гнев под контролем, потому что один раз столкнулся с ним, стал бороться и победил. Может, ты прав, брат. Может, ты действительно подчинил монстра, который сидит во всех нас. Жиллиман с ним никогда толком не сталкивался. Его дорогая старушка Ойтен всегда была рядом и держала за ручку, когда он боялся. Он прятал страсть под пластом льда и расчетов, пока мамочка гладила его по голове. Хоть кто-нибудь позаботился о Ночном Призраке, когда он дрожал в темноте? Меня вышвырнули одного в темный ад. — Его голос звенел от эмоций. — Я испытывал нужду, которая тебя бы уничтожила. Я видел, как сильные истязают слабых. Насилуют, калечат, пожирают. И я бился, бился в ярости, я пытался, Сангвиний. — Он протянул к нему руку. — Я так пытался все это исправить. — Рука сжалась в кулак. — Пока не осознал, что сражаюсь против истинного порядка вещей во вселенной. Поняв, что не могу победить страдание, я также понял, что меня создали, чтобы я довел его до совершенства. Мы рождаемся, страдаем и умираем. Мы не можем это изменить и не можем выбирать, какими нам быть. Все было определено с самого начала, давным-давно. Как ты не понимаешь эту простую истину?

В сознании Сангвиния всплыло изображение, давно знакомое. Его труп на полу, лицо Хоруса, ухмыляющееся и раздутое от немыслимого зла. Конрад одобряюще закивал, словно тоже это увидел.

— Мы живем во вселенной, где наши мысли и страхи порождают существ, которые жаждут нас поглотить. Эти существа, эти нерожденные, кажутся сильнее нас, но это не так. Без нас они ничто. А без них мы — пустые сосуды из глины, спешащие вновь обратиться в прах. Мы две стороны одной монеты, но пытаемся друг друга уничтожить. Во всем этом нет никакого смысла, неужели ты не понимаешь, Сангвиний? — В голосе Кёрза зазвучала мольба, паническое желание убедить. — Но Отец хуже всех. Он поддался пороку надежды, Ангел. Он понимает все лучше нас, Он все знал, но солгал, чтобы уберечься. Варп, заключенные в нем силы… Не доверив нам это знание, Он показал, что слаб! Я столько видел. Боги есть, и они голодны. Их нельзя победить! Есть лишь страдание, и даже смерть не освободит от него.

Ночной Призрак говорил быстро, путаясь в словах от отчаяния, брызжа кислотной слюной, которая прожигала пятна на плитах пола.

— Надежда — это повязка, которой нам закрывают глаза. Сорви ее — и увидишь то, что вижу я. Брат! — шепотом воскликнул он. — Я знаю, что за видение тебя преследует. Ты падешь от руки Хоруса. Я знаю! Я знаю это так же точно, как то, что умру по приказу нашего отца, что такова кульминация Его плана. — Он нахмурился. — Возможно, нам не быть друзьями. Ценность семьи преувеличена.

— Тебе меня не обмануть.