Фарс о Магдалине

И снова настырный, назойливый любимый пастырь. О! это как Чёрмное море:

«…только по худым голым плечам да по пробору можно было узнать её среди солнечной мути, в которую постепенно и невозвратно переходила её красота»¹⁹.

Чёрмное море на пути евреев. Но и мы, с помощью божьей, преодолеваем его, – читал главный редактор издательста «Z», окна которого выходят…

«Да кому, какое дело, куда выходят окна издательства «Z»?! – в который раз взрывается Пётр Анисимович. – Вера, Вера! – снова говорит в трубку, которую так до сих пор и держит Пётр Анисимович около уха, Пётр Анисимович. – «Вера, скажите, кто принёс мне эту рукопись?»

– Рукопись? – заинтересованно говорит Бимов.

– Может наше расследование имеет какое-нибудь отношение к Вашей рукописи? – хитрит Бомов.

– … – привстал Бим.

– … – привстал Бом.

– Может, Ваша рукопись имеет какое-нибудь отношение к нашему расследованию? – уточняет Бимов.

– Думаю, рукопись ни при чём! – говорит Пётр Анисимович и прикрывает ладошкой лежащую на столе рукопись.

– Думаю, Вы думаете неправильно, – возражает еврей из своего угла. – Я за свою жизнь прочитал много рукописей. Я знал многие рукописи, написанные и рукой святого апостола, и клешнёй отпетого злодея. И могу Вас уверить, что рукописи (часто даже), дают материал и идеи справедливому и пусть даже несправедливому расследованию, следствию. И разве сможет кто, например, читая Книгу, усомниться в праведности и правдивости вдохновлёных богом авторов или, если вам нравится по-другому: не сделает вывода, что авторы, писавшие эту рукопись – праведны, правдивы и вдохновлены?

– Я тоже так думаю, – снова хитрит, обращаясь будто бы к еврею в шляпе и проявляя вдруг неожиданную, недюжинную и прыткую эрудицию, младший Бомов. – Я имею в виду Вашего пророка, титана, гения, полубога, царя, вождя, кротчайшего из всех людей на земле – рабейну, Моше рабейну, Моисея. Ах, Гендель, Шуберт, Шёнберг, Берлин, Вейнберг, Гаст и Рубинштейн, Пинтуриккьо, Синьорелли, Бернардино, Рафаэль! – и, чтоб уже окончательно переманить на свою сторону глазливых болельщиков, коллега Бомов добавляет с напором, свойственным победителю:

Мраморный Моисей

Высотой в пять локтей! –

Микеланжело ди Лодовико Буонароти Симони!..

…но… тот же Моисей… кротчайший, извините, велел убить брата своего, друга своего, ближнего своего, велел своим военачальникам, тысяченачальникам и столоначальникам убивать женщин и детей и приказывал их… – хотел уже про пророка ещё что-то сказать нехорошее перебитый евреем из угла… но был перебит евреем из-за угла… но евреем из-за угла был перебит…

– Но! – перебивает его еврей из угла. – Мы, – и еврей обводит круглыми руками Мир, – не говорим сейчас о благовидном или неблаговидном частном поступке, мы говорим о великих результатах Поступка, которые преобразуют (жест объемлющих рук) Мир…

– А я, – перебивает, в свою очередь, Бомов, – а я напротив, не говорю о следствиях, в которых расследуются мировые катаклизмы, а о следствии, хоть бы и уголовном… – тут младший лейтенант, младший сотрудник молниеносно косится на Петра Анисимовича и, когда оказывается пойманным Петра Анисовича глазом, кокетливо и намекающе улыбается ему и, как кажется главному редактору, даже подмигивает, – …да! такова жизнь – уголовном! – продолжает подмигнувший. – И здесь Ваша рукопись (обращаясь к Петру Анисимовичу) как и Ваша трагедия (к еврею в углу), описанная Вашим Пророком, могут ох как помочь разобраться и найти убийцу… Тогда благовидности и неблаговидности, подсмотренные пытающим или пытливым, если хотите, глазом добросовестного мастера, приведут прямо к неблаговидному преступлению или преступнику, если вам нравится – по– другому: приведут неблаговидного преступника прямо на скамью осуждения и отчуждения!

Петру Анисимовичу стало страшно. Он ещё крепче прижал к себе портфель. Конечно, его поразило так развязно и без придания конкретного смысла сказанное слово «отчуждения»…