Фарт

— На двух-трех предприятиях нашлись простаки, поверившие в искусственное, нежизненное начинание. А может быть, такие же, как здесь, любители очковтирательства.

Дальше докладчик стал говорить о работе новомартеновского цеха.

Да, в новомартеновском цехе много неполадок. Работа цеха организована плохо, план не выполняется, цех недодает большое количество металла. А в новом мартене есть все возможности наладить производство, там имеются люди, полные творческого напора, передовая техника. Нужно все внимание направить на работу этого основного производственного участка, не бояться производственного риска, и тогда цех, безусловно, выйдет из прорыва.

Заканчивая, докладчик сказал:

— У нас нет данных утверждать, что на Косьвинском заводе сознательно проводилась политика подмены подлинно стахановских поисков шумихой по пустякам, то есть намеренного, прямого обмана государства, советской общественности. Скорее всего, причины искать следует в равнодушии, безответственности. А там, где царит равнодушие, один шаг до головотяпства.

— Кто желает взять слово? — спросил председатель. — Товарищ Лукин, вы?

Лукин встал, помедлил, потом спокойно заговорил:

— Не хотелось бы повторяться — в нашей с товарищем Соколовским статье мы полностью высказали свою точку зрения. Ее высказывали мы неоднократно и на заседаниях парткома, и на производственных совещаниях. Сейчас хотелось бы подчеркнуть один принципиальный момент: у нас на заводе забыли о роли критики и самокритики в развитии нашего общества. А так всегда бывает: перестал прислушиваться к голосам товарищей, к мнениям производственников, предал забвению их интересы, пренебрег качеством, перестал выполнять задание в точном соответствии с требованиями потребителя, — значит, отстал в культуре производства, сбился с верного пути. На советском заводе нельзя работать по щучьему веленью, по моему хотенью. Живем-то не в сказке. Товарищ Абакумов считает: незачем сор из избы выносить. Я полагаю, с таким убеждением нельзя руководить промышленным предприятием. Вот все, что, по-моему, следовало бы сейчас еще сказать.

Абакумов молчал. Неожиданно поднялся Климцов. Не упоминая о методе Севастьяновой и о своей роли в его создании, он сразу перешел в наступление и стал говорить о делах мартеновского цеха, о том, что руководство цеха стремится практиковать скоростные плавки, а они, как известно, вредны, они дезорганизуют производство, нарушают ритм.

Докладчик его прервал, заявив, что скоростные плавки могут дезорганизовать производство только в том случае, если их ведут аврально, рывком, ради демонстрации и показных рекордов. Постепенное, планомерное наращивание темпа — вот что нужно, полезно, необходимо. В этом и состоит дух новаторства в сталеварении.

Спорить Климцов не стал. Он круто свернул и стал произносить какие-то общие слова о долге, о диалектическом развитии природы и техническом прогрессе. Говорил он длинно, медленно и шевелил ушами. Из его слов никак нельзя было понять, критикует ли он положение дел на заводе или оправдывается. И председатель комиссии, точно Поддавшись воздействию этого заунывного течения слов, кивал головой так, что тоже нельзя было понять, одобряет ли он выступление Климцова или насмехается над ним.

— Во время преферанса он веселей разговаривает, — шепнул Муравьев Соколовскому.

Иван Иванович покосился в сторону Муравьева и промолчал.

Острота реакции, когда он узнал об отношениях Муравьева и Веры Михайловны, постепенно сгладилась. Жизнь продолжалась, время залечивало раны. Он видел, как мучительно переживает Вера Михайловна свое падение, и постепенно боль, причиненная ее изменой, смягчилась. После пережитой беды Вера Михайловна была особенно нежна с Соколовским. Не то чтобы она старалась замолить свою вину, а просто, осознав до конца, куда привело ее отчуждение от мужа, со всей искренностью прямого человека она стремилась каждым своим словом, поступком доказать свою преданность Ивану Ивановичу.

Но все же и теперь Соколовский неприятно себя чувствовал в присутствии Муравьева. Он старался не встречаться с ним с глазу на глаз, старался не подавать виду, что знает о происшедшем между ним и Верой Михайловной.

— А что скажет нам товарищ Подпалов? — спросил председатель комиссии. Подпалов молчал. — Мы хотели бы услышать ваше мнение, товарищ Подпалов, ваш анализ, вашу программу дальнейших действий.

Тогда Подпалов встал и решительно сказал:

— За то, что получилось на заводе, я несу ответственность наравне с директором. Не понимаю, как мы до этого дошли… Точно гипноз какой-то…

— Ну, гипноз-то вряд ли. Может, просто потеря чувства ответственности? — произнес один из членов комиссии.

Подпалов приостановился, сильно покраснел. Дрожащими пальцами он расстегивал, а затем застегивал перламутровые пуговки на вороте своей белой рубашки с отложным воротничком. Помолчав секунду, он качнул головой, глянул на прервавшего его члена комиссии и продолжал: