Фартовые ребята

— Ерема, ни при чем мы, япона мать! Там не долги, понимаешь? Там целая политика накручена… — взвыл Конь, буквально с мольбой заглядывая в глаза Механику и с ужасом вспоминая, что именно такой жутковатый взгляд был у прапорщика Еремина после того, как он, потеряв свою БМР в «зеленке», позабытый и брошенный своими, три дня проплутав по горам, вышел на сопку, где Конь с ребятами нес службу. При нем было два духовских «АК-47» китайского образца с откидными штыками, как у карабина «СКС». А из своего оставалась только неуставная финка-самоделка с присохшей кровяной шелухой. Резать он умеет и, если втемяшилась ему измена, живым не оставит.

— Политика, говоришь? — заинтересованно произнес Механик. Щелк! Щелк! — лезвие и штык убрались в ручку кастета.

Это был благой знак. Конь чуть-чуть воспрял духом.

— Да, — подтвердил он, облизнув пересохшие губы, — тут политика есть.

— Рассказывай, что знаешь, раз так. Как на духу, без купюр, как положено.

— Ерема, если Шкворень дознается, мне не жить…

— Тебе не жить, если я всей правды не узнаю. Колись!

— Короче, Шкворень здесь, в губернии, от одной московской конторы. Мощная «крыша»! Раньше он у Хрестного и Шмыгла шестерил. Потом исчез. Где и как с Москвой снюхался — как Бог свят, не знаю. Но ему большие бабки дали, и бригада с ним приехала неплохая. На большой сходняк вывели, чин чинарем, растолковали, где чье, объяснили, что вообще-то его, как бывшую шестерню Хрестного, надо прописывать по-новой. И вступной в общак затребовали — будь здоров! Он глазом не моргнул — отдал. Народ аж фары выкатил — никто не понял, откуда бабки. Тогда решили предложить ему в качестве конкретного систему Дато Майсурадзе — «Кахетию», «Имеретию», «Иверию», «Тушетию» и т. д. и т. п. Дескать, с понтом дела, сумеешь под себя грузин взять — владей! Пари держали, блин, что его через две недели завалят. Или что он свалит отсюда через неделю. Ведь за Дато настоящие воры стояли, в законе. И что? Все наоборот вышло. Дато продал ему все за два с половиной миллиона баксов — и фьють! — репатриировался куда-то. А до этого в Москве одного из его шефов замочили, а второй просто исчез. То ли слинял, пока не поздно, то ли в асфальт закатали…

— Тебе все это Шкворень рассказал? — прищурился Механик.

— Мир слухом полнится… — произнес Конь острожно. — Я ж когда с ним завязывался, все-таки немного опросил братву, с миру по нитке — голому штаны.

— Ладно, извини, что перебил, продолжай по делу.

— Короче, Шкворень взял эту грузинскую систему считай что за десятую часть цены. Там же не только ресторашки и шашлычные, хотя и с них доход есть. Сутенеры есть, кидалы помаленьку наваривают. Но главное — там же розница по наркоте. И часть перевалки, понял? А это уже бабки очень солидные.

— Извини, я тебя опять перебью, корефан: где тут политика?

— Можешь подождать чуток? Я лучше все по порядку изложу.

— Излагай.

— Тот, кого тебе заказали, — Крюк. Крюков Александр Иванович, если по нынешнему паспорту. Пахан, в общем, не самый крутой по области, но и не самый малый. За ним крепких стволов — штук двадцать пять, а то и тридцать. Плюс в хорошей дружбе с Витей Басмачом, Лехой Пензенским, Шурой Казаном. И сама Булка его не обижает. С Бегемотом, правда, они чуть-чуть не ладят, но больших разборок не было. Коля против него мелковат. В общем, у Крюка в «дури» хорошая доля — на прикид, процентов десять по области. Но он, как я понял, хочет прибрать больше. Тут есть фабричонка одна, уже наполовину прогорелая. Так он хочет ее прибрать и делать там что-то совсем новенькое. Кайф — невероятный. Полная подсадка чуть ли не с одного приема, но главное — сырье жутко дешевое и незасвеченное. Не конопля, не соломка. Какие-то химотходы, за которые не только платить не надо, но еще и за вывоз которых можно наварить, понял? Технология, говорят, тоже дешевая. Если Крюк с таким товаром выйдет — озолотится. Конечно, все наши основные малость призадумались — не возбухнет ли он сверх меры? А самое главное, не подрежет ли другим крылья? Но Булка всех успокоила — дескать, Крюк за идею будет иметь двадцать процентов чистого навара, Булка столько же — за «крышу» и орграсходы, Басмач, Леха, Шура — по десять за поддержку штанов, Бегемоту — пять, чтоб не плакал, а остальная четвертуха пойдет на общак.

— А Шкворня, стало быть, обделили вовсе?

— В том-то и фокус, что ему предлагали пять, как Бегемоту, но он безо всякого понта сказал, что он пока «молодой» и ему того, что есть, хватает. Не то чтоб сделал гордую рожу и вякнул: «Подавитесь, мол!», а спокойно и уважительно отказался.

— Но на самом деле обиделся?

— Еще раз напомню, Ерема, Шкворень не за себя играет. Он, строго говоря, на зарплате. Ему надо делать, что прикажут. Ни выступать, ни обижаться, ни еще как-то дрыгаться он права не имеет; Все, что ты должен был делать, — это подстава, только не против тебя, а против всей «Чик-чириковской системы»!

— Не понял, что за система?