Фарватер

– Это хорошо, легенды очень полезны… Даже царя нужно было ликвидировать по приговору разгневанного народа, чтобы возникла легенда о мести разгневанного народа… Так что в том конкретном случае товарищ Троцкий был прав, а товарищ Ленин – нет. Но мы с тобой им об этом не скажем, – это «мы с тобой» ласкающе надежно засвидетельствовало ее Прислоненность. – Я распоряжусь, чтобы верные люди передали твоему стивидору динамит.

Глава тринадцатая

В убогой директорско-учительской, где расположилась Землячка, свет через запыленные стекла единственного окна лился совсем уже мутный. Она приказала принести лампу – принесли, но лучше не стало. Только от стола, на краю которого, по всегдашней манере Фурии, лежал маузер, протянулась по полу желтоватая дорожка, да колченогий табурет, на всякий случай отодвинутый поближе к двери, отбросил тень, похожую на огромного четвероногорукого паука.

Шебутнов, войдя, щелкнул несуществующими каблуками – и каким-то непостижимым образом его голые пятки, желтые, а теперь, в свете лампы, почти шафрановые, характерный стук сумели воспроизвести.

Уселся на табурет, не ссутулившись, не обмякнув, демонстрируя первоклассную офицерскую выправку. «Повыделывайся, повыделывайся, – подумала она злорадно. – Недолго осталось». Но кроме злорадства, внутри зашевелилось что-то еще… Тревога? Тоска? И вспомнила, как после первого ареста ее допрашивал, позевывая, какой-то жандармский чин, расположившийся не напротив нее, за столом, а чуть сбоку… нога на ногу… и боковым зрением она все время видела идеально чистый массивный каблук, к которому было приторочено, казалось навечно, без единой складочки или морщинки хромовое голенище. Такое блестящее, что боялась разглядеть в нем свое отражение, свое потерянное лицо…

Вот и вошедший закинул ногу на ногу, и татарский чувяк без задника держался на ступне еле-еле, и слегка покачивалась заскорузлая шафрановая пятка, казавшаяся столь же массивной и долговечной, как каблук жандарма.

– Как же это меня умиляет, мадам, – начал Шебутнов элегически, – ведь всю жизнь был убежденным антисемитом, а перед смертью месяц пребывал в компании самых причудливых евреев, ел, иногда даже с аппетитом, еврейскую пищу, но, самое главное, домогался свидания с еврейкой. Думаю, мадам, когда-нибудь Господь найдет способ посмеяться и над вашими убеждениями!

– Перестаньте нести чушь, Шебутнов! Сообщайте свои сведения и…

– И подыхайте! – подхватил подполковник. – Последую вашему совету через полчаса, даю слово офицера. Касательно же сведений – изложу их неторопливо, но в затребованное время уложусь. Кроме того, не Шебутнов, а господин Шебутнов, еще лучше – господин подполковник.

– Послушайте, Шебутнов…

– Господин подполковник!! Не забывайтесь!

…Ее уверенность в себе, в своем маузере, в часовых за дверью и под окном, в отвоеванном праве повелевать и убивать разметал не окрик, а дернувшаяся пятка… Или каблук того киевского жандарма?.. Им он мог в любую секунду вдавить ее в податливую землю, как окурок или червя… Хотя нет ведь никакого каблука, есть только ороговевшая пятка, и до нее очень скоро доберутся настоящие черви…

– Рассусоливания по поводу так называемого еврейского вопроса – это ваш личный предсмертный бред… гражданин подполковник! – Шебутнов кивнул, давая понять, что такой компромисс его устраивает, и пятка возобновила убаюкивающие покачивания. – Подобного вопроса уже не существует.

– Конечно, – согласился Шебутнов, – традиционный «еврейский вопрос» уступил место совсем другому: «Когда и какое наступит возмездие?» И его мы, надеюсь, тоже обсудим. Но пока для начала сообщу вам вот что: Георгий Бучнев в десяти метрах от этой комнаты, а динамит – на дне морском, неподалеку от севастопольского мола.

– Что?! – взвизгнула Землячка.

– Да уж поверьте, поверьте ушам своим: ваш бывший любовник здесь, а переданный ему динамит был им же и утоплен у севастопольского мола.

«Вдавливает, вдавливает… Почему я раньше не уточнила, кто эти десять арестованных?! А что бы изменилось, если б уточнила? Все равно до отъезда Куна возможности вмешаться у меня не было, приказать найти Бучнева, живого или мертвого, тоже не могла. Что теперь делать, как сообщить Кобе?!»

– Чуть позже расскажу также, почему меня заинтересовал Бучнев и ваш со Сталиным трудноисполнимый план взорвать к чертовой матери линкор «Корнилов». Хотя само это намерение показывает, что все вы – никудышные шахматисты, разве что удачливые картежники: взлетев на воздух, отплывающие на «Корнилове» немедленно стали бы мучениками и героями – вместо того, чтобы слыть трусливым дерьмом, коим на самом-то деле и являются.

Посмеялся, но не над Фурией, скорее над собой и миром.