Прямо по курсу нашего корабля появились в своём бешеном вращении первые признаки огромного аккреционного диска. Вначале мы увидели тёмно-синюю быстро вращающуюся массу. Которая, постепенно меняя свой окрас с тёмно-красного, переходила в оранжевый цвет диска и, наконец, в ярко-жёлтое начало. А дальше нам открывался очень большой тёмный глаз самой дыры. Наш корабль, кое-как добравшись до середины, моментально попал в цепкие «лапы» неимоверно-большой гравитации, тут же поддавшись этим силам, устремился к его центру. Включив всю аппаратуру для погружения, активизировав все наши двигатели, мы неслись вниз. Скорость нашего быстрого падения в дыру на много превышала давно забытую скорость корабля при атаке на пиратов в нашей галактике. Тем временем белые потоки начали рьяно «пожирать» аккреционный диск самой дыры. Моментально ломая вращение, рвали его на куски, которые тут же бесследно исчезали в яркой белой массе. Которая быстро и безжалостно подступала уже к самому глазу. Аккреционный диск почти пропал, последние его огненно-красные части исчезли в белой вспышке. Большой тёмный диск глаза, деформируясь, терял свои края и форму, но ещё дико вращался своими остатками исчезающей энергии. Превозмогая затухающую гравитацию и почти угасающий разум от большой нервной нагрузки, на огромной скорости мы вошли в тёмныё глаз. Который за нами рассеиваясь и ломаясь, закрыл своё жерло туннеля. Червоточина, по которой мы двигались начала, сужаться прямо на глазах, теряя свои силы. Постепенно замедляла свою огромную скорость прохождения энергии внутри туннеля. Переглянувшись, не успев опомниться, мы начали опять переживать. Александр, успокаивая всех нас, тихо объяснил: «Всё равно эта туннель нас где-то «выплюнет» в наше обыкновенное пространство. В подпространстве времени никак не может остаться что-то материальное. А деформировать при этом наш корабль ей не даст розовая энергия». Находились в этой «трубе» дольше обычного, переживая и теряясь в догадках. Но желание выжить, будоражило нас, мы все-таки надеялись на предположение Александра. По всей видимости, сказывалась потеря её внутренней энергии при непомерно быстрой ликвидации большого аккреционного диска.
Двигаясь внутри туннеля, мы не находили себе место. Пик наших нервных потрясений доходил до максимума. Со стороны кормы нашего корабля, сразу за двигателями происходило что-то непонятное. Рассматривая всё вокруг происходящее на большом мониторе, мы иногда от страха теряли самообладание над собой. На экране, догоняя наш корабль, происходило что-то ужасное. Туннель, вращаясь в своём бешеном коловороте, искрилась и рвалась на огромные куски, мгновенно самоуничтожаясь. Наблюдая мы, переглядываясь с ужасом, общались между собой, побаиваясь попасть в эту ужасающую пучину. Вероника из наших двигателей выжимала всё возможное. Наши учёные, переживая, сидя за пультом, непроизвольно толкали его руками вперёд, как бы помогали ему ускоряться. Да и сам корабль нас не подводил, наверное, как-то понимал, ощущая всем своим огромным «телом» неминуемую трагедию. А, скорее всего это наш корабельный компьютер «Энтэр», не взирая ни на что, упрямо управляя кораблём, умело уходил от явной гибели. Выходили мы из червоточины медленно, не так как всегда.
По всей видимости, эта чёрная дыра решила испытать нас до конца. Розовая энергия покидала наш корабль медленно, как бы с неохотой, бережно отдавала нас космическому пространству нашей вселенной. Так как говорил Александр, так всё и произошло, медленно материализовавшись, мы оказались в заданной долгожданной галактике. А дальше для нас время как таковое почти перестало существовать. Мы просто обмякли телом и отключились в беспробудном сне. Скорее всего, из-за всех накопившихся потрясений. Одна наша Вероника, внимательно наблюдая за окружающей средой в космическом пространстве, стойко переносила все внутренние катастрофы. Вышли из подпространства на небольшой скорости вместе со всеми остатками энергетического потока, который с вылетом нашего корабля прекратил своё природное существование. Через короткое время громкий железный голос «Энтэра» пробудил нас от крепкого сна, который от общей усталости был для нас почти литургическим.