Фашист пролетел

Тип долистал книжку. Вернул. Взялся за полы пальто и присел на панель радиатора. "Античностью интересуемся?"

Я отодвинулся.

"Германикус, значит..."

Я молчал.

"Что за него хотите?" - перешел он на "вы".

"А чем вы располагаете?"

"Чем я располагаю. Бог мой... да всем! Все, что угодно!"

"Русское серебро".

"Интересует?"

Я кивнул.

"Тогда пошли".

"Куда?"

"Ко мне".

Я вынул локоть.

"Тут рядом, через проспект. Прямо напротив КГБ. Так что, ха-ха, не бойтесь... - Он встал, высокий и в шляпе. - Идем?"

Я помотал головой.

"Не хотите, найдем другое место. Омниа меа мекум порто..."

Он отвернул полу пальто, запустил руку в брючный карман. Зазвенели большие тяжелые монеты.

"Рубли?"

"А что еще? Пошли!"

В ожидании зеленого света я спросил - какие именно рубли?

"А разные. Идем..."

Мы перешли проспект. Поднялись на угол. На бульваре был бюст с козлиной бородкой и нахлобученной шапкой снега.

"Может, все-таки ко мне? Вон, напротив?"

"Можно в сквере".

"Под Железным Феликсом? Нет уж, лучше сюда..."

Прямо за углом в подвале был сортир. Я схватился за ограду. Он отпустил меня, но со ступенек оглянулся:

"Смотримся или нет?"

И хлопнул себя по карману.

"Екатерина у вас есть?"

"А как же без нее?"

Стараясь не вдыхать, я вошел. Буравя карболку, по цементному желобу текла вода. В дальней кабинке спрыгнули подковы. Задом вышел колхозник и унес с собой мешок с батонами.

"Ну, где там твой Германикус?"

Откинув полу пальто, я запустил пальцы в задний карман - и руку мне сдавило мертвой хваткой.

Он втащил меня в кабинку, вдавил щекой в стену.

Монета, завернутая в целлофан, была у меня в руке, но двинуть этой рукой я не мог. А когда смог, выхватил ее (с Германикусом, которого впоследствии так на себе и не нашел). Крючок едва не соскочил, но он навалился и зажал мне рот. Прием джиу-джитсу соскользнул с его запястья.

"Тихо, тихо. Будешь молчать, получишь рубль. Видишь?"

Перед моим глазом появились пальцы, сжимавшие новенький рубль с гербом СССР - пущенный в обращение в первый день этого проклятого года.

Удерживая меня корпусом, он сзади меня стал расстегиваться.

Я расстегнулся тоже, взялся под пальто за рукоять.

"Тихо, т-тихо", - повторял он. Совершая усилие, он отставил зад.

Я выхватил кинжал, ударил назад.

"Ой!" - сел он на унитаз. "Ой-ой! Гаденыш..."

Рукоять венчалась никелированным металлом со шпеньком - типа гайки. Этим металлом я ударил его снизу в подбородок.

Шляпа с него слетела.

Он отпустил ногу, кровавыми руками схватился за лицо. Я ударил по крючку и вылетел наружу.

Дзержинский смотрел мимо - на здание без вывески. Набирая скорость, я летел по бульвару вниз. Потом стал скользить, и осознал в руке кинжал.

За углом я огляделся, потыкал сугроб. Вложил в ножны и побежал к стадиону "Динамо".

По лестнице вниз.

Налево по Красноармейской.

Трамвай меня обогнал, но за мостом остановился на остановке "Мост", и я успел вскочить.

Я с грохотом опустил стульчак. Задрал свитер и, разогнув жесть, снял свою кольчугу. Потом бесшумно открыл дверцу, за которыми была шахта с влажными стволами чугунных труб канализации. Слева по стене изгибалась тонкая водопроводная. За ней была заткнута новая моя коллекция - лезвиями книзу. Я вынул из штанов кинжал и перед тем, как спрятать, приоткрыл, чтобы полюбоваться широким лезвием и готической надписью, которую в свое время перевел со словарем: Mehr sein als scheinen.

Будь больше, чем кажешься.

"Ты что там делаешь?" - раздалось с кухни, куда уходила в стену эта труба и где мать с отчимом дочитывали воскресные газеты.

13

- "Введение в психоанализ"..."По ту сторону принципа наслаждения"... "Очерки по психологии сексуальности"... А это что? Снова какие-то неврозы и перверзии... Зачем вам это, молодой человек?

Веки ощущают, как пылают щеки.

- Д-для общего развития.

- Вы что, издеваетесь над нами? Это же Спецхран! Только для научной работы! - и все заказы, кроме одного, в разорванном на глазах очереди виде отбрасываются в мусорную коризину.

Вместо буржуазного пансексуалиста Фрейда из недр Библиотеки имени Ленина приходит роскошно изданный, с золотым тиснением по телячьей коже, трактат по гигиене столетней давности, в котором швейцарский автор, переведенный на русский с ятями, сообщает, что у содомитов член делается длинным, тонким и заостренным на конце...

Отнюдь не случай Стена.

* * *

Отчим жарит колбасу.

- О! А я уж думал, в одиночку рубать придется. Сейчас навернем мы это дело по-мужски...

- Мне не надо, - говорит Александр в момент раздачи.

- Чего?

(Не "Почему?")

Он прикладывает ладонь к вместилищу души, которая болит.

- Яичко, может, тогда свари? Ну, сам смотри...

Под взглядом Александра отчим начинает наворачивать.

- Чего ты такой? В твоем возрасте я гвозди мог переварить. В войну раз, помню. Вторые сутки не жрамши. Наступаем натощак всем Третьим Украинским, прем так, что кухни полевые нас догнать не могут. Тут танк на что-то наезжает. Выглядываем. Труп - но только лошади. Осколком ее свалило. И что ты думаешь?

Поскольку это фигура речи, пасынок молчит.