Фашист пролетел

"Он не за Родину! Он просто погиб".

Мама делает скорбное лицо. "Не просто, а трагически".

"Да? - вскакивает Александр. - Я знаю, в чем трагедия! В том, что свои же и убили! Наверно, за предательство! К врагам, наверное, хотел бежать! В Американский сектор!"

Гусаров хватается за голову:

"Договорился!.."

"Если бы к врагам, - говорит мама, - ты бы от государства пенсию не получал. Могу тебе справку предъявить. Техник-лейтенант товарищ Андерс Александр Александрович погиб при исполнении обязанностей. Папа твой был честный советский офицер. Товарищи его избрали делегатом партийной конференции Группы Советских войск в Германии. По пути в Берлин машину обстреляли".

"Свои!"

"Бывало! Артиллерия бивала по своим, не то, что... Сам Бог войны! И тот, брат, ошибался".

"Недоразумение, - кончает мама разговор. - Трагическое. Понимаешь?"

Дверь приморозило снаружи. Вышибив плечом, он вываливается в новый свой район.

Вдох обжигает ноздри.

Матушка-Зима!

Снег на крыльце не тронут. Солнце слепит. Искрится воздух. Ломаются синие тени. Череп с молнией в глазнице скалится с двери трансформаторной будки. Ее плоская крыша вровень с высоткой, на которой закрепилась деревня со старорежимным названием Слепянка, оставившая в их дворе заснеженные яблони и груши ничейных садов.

Но обрывать эти трофеи городу еще не скоро.

Оставляя на ступеньках следы, он спускается, бросает коврики и ажурную выбивалку, сплетенную из разноцветных проводов. Снег пушист и рассыпчат, снежка не слепить.

Во дворе никого. Новые друзья, обещанные мамой, дрыхнут.

Через проезд такой же дом, их даже несколько, приставленных друг к другу - сплошная пятиэтажная стена с подъездами уходит в даль.

И он уходит тоже, ступая в чьи-то ранние следы. Из одного следа торчит письмо, он поднимает. Разворачивает. Кто-то с грубейшими ошибками пишет своей маме, какая хорошая жизнь в городе, всегда есть хлеб, а дальше чернила расплылись.

Квартал загибается под прямым углом, а дальше просто снег. Проваливаясь все глубже и глубже, он приходит к обрыву. Внизу сияние долины. Объясняя новое название района, долину окружают трубы и дымы. Розовые, голубые, сиреневые, зеленоватые - колонны нежно-ядовитых тонов, которые подпирают небо. Осыпая искры, слева по дамбе уползает в город красный трамвайчик с замороженными окнами.

Этим новым видом он захвачен так, что не сразу понимает, что за звуки проникают в голову. Прикусив варежки, он развязывает свою солдатскую ушанку.

Это визг.

Нечеловеческий.

Два мужика тащат свинью. Из деревни за околицу - в долину. Один тащит за уши, другой подпихивает в зад. За ними солдат - на ходу шлепает по своей ладони длинным немецким штыком. Свинья вырывается. Они догоняют и сбивают с ног. Опрокидывают кверху брюхом, розовым и в сосочках. Солдат замахивается. Но не втыкает. Снова замахивается, примеряясь. И всаживает по рукоять. Визг такой, что Александр зажимает уши. Разбросав их всех, свинья со штыком в брюхе пропарывает сугробы. Ее догоняют в бурьяне. Снова выворачивают. Кровь бьет фонтаном. Двое держат, а солдат, выдернув обратно штык, бьет сапогом. Его оттаскивают. Двое запрокидывает голову, а третий режет, уворачиваясь от крови, которая хлещет, дымится, застывает. Голова постепенно отпадает. Готово. Солдат вынимает красную пачку сигарет, и они закуривают, глядя на дело своих рук.

Александр срывает шапку. В глазах у него яростные радуги.

Пулемет.

Машинен бы гевер!

Ребята высыпали.

Но чернеют как-то по-крысиному.

С недобрым предчувствием он возвращается к крыльцу. Раскатывает на газоне коврики - бордовые с зелеными полосками. Набрасывает снег и выбивает его вместе с пылью прошлой жизни.

Ребята подтягиваются. Обступают. Молча смотрят. Потом начинают футболить снег на выбитое, сводя труды насмарку. Он разгибает спину, и сумрачно: "Кончайте". - "А мы только начинаем!" Он откладывает выбивалку. Они оглядываются на главаря, который с дорожки перепрыгивает в снег газона. Он в драной шапке. В маневренном осеннем пальто. Мороз, похоже, не берет. Ростом меньше, но при этом жилист и готов на все. Об этом говорят не только прозрачные глаза. Под левым выцветает синяк, а на веснушчатом носу царапина.

"Ну? Хули смотришь?"

"Мессер, давай! - подначивает мелкота. - Пусти ему юшку, Мессер!"

Александр переспрашивает:

"Мессер?"

"А тебе-то что?"

"От "мессершмитт"?"

"Чего-чего? Какой там Шмит?.." - и начинает приближаться, беря на испуг замахами.

Гусаров учит: бей первым, если избежать нельзя. Так бей, чтобы не встал. И Александр бьет.

Противник отлетает, но тут же вскакивает из сугроба. Вместе с ним на Александра бросается вся кодла...

- О Господи! Кто тебя так?

- Новые друзья, - гнусавит он.

- Леонид, меняй район!

- Поздно уже.

- Как мог ты согласиться?

- А я что, знал? В штабе Округа сказали: "Сталинский". Ну, думаю, приличный...

- Одни амнистированные здесь! И их потомство! Вот, полюбуйся!..

- Мать, не кудахчи. Подумаешь, нос расквасили. Боевое крещение! Надеюсь, ты им тоже врезал?

Он кивает, сжимая ноздри.