Фашисты

Наташа побежала к лесу, остро чувствуя, какая у неё беззащитная спина. Одного выстрела хватит, чтобы перебить эту спину. Ирочка на руках подпрыгивала и немножко похрюкивала. Показалось, что сзади их окликнули. Она побежала на пределе сил, не думая о ногах, которые, казалось, медленно пропускали через мясорубку. Забежав на опушку, она успела поставить Ирочку и повалилась на землю, скуля от боли.

– Мама, что с тобой? – спросила дочь.

– Ничего страшного, зайчик, – простонала Наташа. – Мама ножки натёрла.

Она кое-как стянула эти чудовищные ботинки и злобно швырнула их в кусты. Ноги были испачканы грязью и кровью. Наташа представила себя лежащей на операционном столе, отчётливо пахло лекарствами, она разглядела хирурга, который выбирал пилу для ампутации ступней. Почему-то он выглядел точь-в-точь как её бывший муж.

– Скотина, – прошептала Наташа в адрес хирурга, бывшего мужа, Панкрашова, Кузина, Галины Антоновны и каждого члена съёмочной группы.

– Мамочка, давай на машинке поедем, – сказала Ирочка.

– Конечно, поедем. Надо только выйти к дороге.

– А как ты пойдёшь голыми ножками?

– Они у меня крепкие.

– У тебя есть денежки?

– Есть. А что?

– Заплатить за машинку.

Наташа обняла Ирочку.

– Прости меня, я не знала, что так получится.

Дочь молчала.

– Больше я тебя никогда никому не дам в обиду.

Идти оказалось тяжело и больно. Она подумала, что в ботинках всё-таки было лучше. По крайней мере, там имелась толстая подошва. Прошло совсем немного времени, и Наташа услышала голоса. Она огляделась, но никого не увидела. Наверное, преследователи идут по просёлку. Рано или поздно они её схватят. С такими ногами ей не скрыться. К тому же она толком не знала, в какую сторону идти. Шла почти наугад.

Проковыляв ещё примерно полкилометра, Наташа увидела кривой, покосившийся сарай. Он стоял неподалёку от опушки.

– Иришенька, надо будет передохнуть чуть-чуть, мама устала.

– Хорошо, мамочка, – сонно ответила Ирочка.

Петли оказались насквозь ржавыми, дверь пришлось открывать двумя руками. Внутри всё было завалено старым влажным сеном. Наташа тяжело повалилась на него, не обращая внимания на запах гнили. Ноги пульсировали. Глаза закрывались. Наташа равнодушно подумала, что если умрёт тут, то ничего страшного. Потом вспомнила про Ирочку. Нет, надо выбираться. Как угодно. Сделать из сена обувь и хоть пешком идти до города. Она представила, как плетёт себе лапти. Можно ободрать бересту, а сено использовать как стельки. Жаль, она не умеет летать. Это было бы здорово. Почему у людей нет такой способности? У глупых птиц есть. А у умных людей нет.

Всхрапнув, Наташа проснулась и услышала голоса. Совсем рядом. Они окружали сарай.

– Ириша, – прошептала Наташа. – Ты слышишь?

Она стала яростно рыть нору в вонючем сене. Сначала закопала Ирочку. Потом зарылась сама. Кто-то подошёл к двери и потянул. Петли заскулили.

– Наталья, выходите, – раздался голос Кузина. – Что вы устроили, а? Не делайте больше глупостей.

Слышно было, как он топчется совсем рядом.

– Не хотите сниматься, отказываетесь? Никто насильно заставлять не будет. Снимем и без вас. Только нам уже пора в город возвращаться. Мы вас тут бросить не можем, сами понимаете.

Наташа не дышала.

– Ну, что вы дурака валяете, Наталья? Думаете, я вас не вижу? Давайте выходите. Там люди, между прочим, ждут.

Она высунула из сена голову.

– Хоть бы дочь пожалели, – сказал он неприязненно.

Выкопав Ирочку, Наташа взяла её на руки и вышла из сарая. На улице она увидела Галину Антоновну, актёров массовки и солдат вермахта. Все смотрели на неё брезгливо. Один из фашистов вдруг вскинул винтовку и, скалясь как идиот, заорал:

– Хенде хох!

Хуже героина

Складным ножом Шилкин вырезал на руке имя жены. Четыре буквы: Р И Т А. Он и сам не до конца понимал, зачем это сделал. Лезвие было тупое, надпись получилась кривоватая, как почерк первоклассника.

– Дурачок, – сказала жена, когда увидела. – Но знаешь, я поняла. Ты действительно меня любишь. И я тебя люблю сильно-сильно. Никогда тебя не брошу. Никогда не предам. Буду любить до конца своей жизни.

Рана заживала плохо. Стала гноиться. Пришлось принимать антибиотики. Но в конце концов порезы затянулись. Надпись осталась в виде шрамов.

Через два года всё закончилось. Рита ушла к другому мужику. Расстались плохо, с руганью. Уходя, она швырнула в Шилкина его любимую кружку, но промахнулась и разбила окно на кухне. Пришлось вызывать стекольщика. Весна выдалась холодная. То и дело сыпал снег.