Фашизм и теория литературы в Германии

Некоторые представители литературной теории послевоенной Германии до мирового экономического кризиса идут еще дальше в прославлении крайне иррационалистической романтики. Если немецкие историки литературы довоенного времени видели в Шлегеле и Новалисе типичных романтиков и следовательно находили в них прообразы неоромантического литературного движения, то Боймлер рассматривает уже эту фазу как рационализм, как поздний отзвук XVIII в. Подлинных романтиков он видит в позднейших чистейших иррационалистах и обскурантах — в Адаме Мюллере и Герресе.

Буржуазная литературная теория на этой ступени своего разложения еще решительнее отвергает теорию «подражания природе». Фашистская демагогия включает в себе и разнос реализма. Реализм в поэзии, поэтическое отображение действительности, рассматривается как противоположность истинной поэзии. Известный новеллист Вильгельм Шефер25 видит в реализме источник или по меньшей мере главное средство распространения крупнейшего зла в области литературы, «обуржуазивание» ее, превращение в товар. Литератор капиталистической эпохи «изготовляет свою мнимую поэзию, как товар, и превращает ее в современное предприятие для извлечения прибыли… Чтобы прикрыть свое коммерческое предприятие, он делает смелое применение из формулы датского принца: оно должно сделать для нас приемлемым и его плохо перебродившие вина». Намеком на датского принца заканчивается полемика Шефера против идеи поэтического отображений действительности, которую Шекспир устами Гамлета формулирует следующими словами: «Держать перед собой зеркало, отражающее природу». Шефер видит в этой формуле опасное посягательство на свободу поэта «петь подобно птице». Он противопоставляет шекспировской формуле свою собственную: «Итак, мы можем попытаться заменить неправильную и опасную формулу Шекспира своей собственной формулой: не зеркало держит в своей руке поэт, чтобы показать поколению своей эпохи в нем отраженный образ, но в нем деятельно проявляется творческая воля народа к заполнению чувственными образами своей жизненной сферы»26.

Отвергая всякое поэтическое отображение действительности, современные реакционеры от литературы отвергают и актуальность в литературной тематике. Так например вышедший из круга Гауптмапа и чествуемый фашизмом новеллист Герман Штер отвергает всякую актуальность в литературе. «Истинный поэт, — пишет Штер, — не общественный критик, не революционный рапсод или драматург».

На почве «антиэкономического» идеализма у более молодых писателей реакционного лагеря складывается уже прямо национал-«социалистская» идеология. По мнению например Фридриха Шрейфогеля, не «последующий рассказ о происходящем», но «предвосхищенное переживание грядущего» — вот в чем заключается задача поэзии. Из отбрасывания реализма, всякой конкретности и актуальности выводится затем полное подчинение воле фашистского диктатора, «вождя». «Его (поэта) актуальность, — пишет Шрейфогель, — поэтическая актуальность, есть не отображение актуального, не рассказ об актуальном, а своевременное предчувствие… Поэзия никогда не питается тем, о чем все говорят, она одушевляется тем, что вдохновляет вождей как предчувствие будущего. Настоящее переживается как отображение и действительность, будущее — как надежда и мечта»27 (подчеркнуто мною. — Г. Л.). С такими воззрениями эти литераторы становятся в ряды «национал-социалистской революции». Вражда к трудящимся — характерная черта фашистской идеологий, — вот что пронизывает приведенные нами положения этих, как и многих других, фашиствующих писателей.

***