Рассматривая прусскую конституционную монархию как реализацию «абсолютной идеи», Гегель до крайности ограничивал задачи буржуазно-демократического преобразования общества. По мнению Гегеля, нет необходимости уничтожать феодальную собственность, сословия, монархию, а создание прусской конституционной монархии представлялось ему вершиной общественного прогресса и т. д. и т. п.
Точно так же в сочинениях Гегеля действительно можно найти немало положений, оправдывающих и прославляющих войну, доказывающих, что она связана с самой «природой вещей», что она якобы сохраняет и укрепляет нравственное здоровье народов, подобно тому как ветер спасает море от загнивания и т. д. и т. п.
Тем не менее (вопреки фашистским фальсификаторам) Гегеля нельзя считать провозвестником и апологетом империалистических войн. Его суждения об оздоровляющем действии войны во многом относятся к вполне конкретной войне — вторжению Наполеона в феодальную Германию. Он считал, что поражение феодальной Европы в войне с Наполеоном, ее оккупация наполеоновскими войсками послужит началом освобождения народов Европы из цепей феодально-абсолютистского режима. Вместе с тем Гегель был далек от мысли, будто всякая война уже только потому, что она война, способна стать оздоровляющим фактором в жизни народов. Оправданной Гегель считал только такую войну, которая ведется народом и государством, защищающими свою независимость и самостоятельность; поскольку подвергается опасности государство как таковое, его самостоятельность, долг призывает к его защите всех граждан. Лишь деяния, совершаемые «нравственной политической организацией», имеют, по Гегелю, всеобщий всемирно-исторический дух. Если же действия народов «вызываются их жадностью, то, — подчеркивает Гегель, — такие деяния проходят бесследно или, лучше сказать, их результатами являются лишь гибель и разрушение» 1
.Эти мысли Гегеля также абсолютно четко показывают, насколько нелепы, насколько лживы попытки фашистских фальсификаторов представить Гегеля в качестве апологета войны, в качестве одного из идейных предшественников фашистской «теории» «тотального государства», порабощающего и подавляющего личность, вообще как одного из идейных вдохновителей фашизма.
Основоположники научного коммунизма, высоко ценили классиков немецкой буржуазной философии, они подчеркивали, что многие их идеи принадлежат к фонду тех идей, которые были унаследованы марксизмом. Оценивания наследие Канта, К. Маркс и Ф. Энгельс отмечали, что хотя он и вынужден был уступать давлению отсталых немецких условий, тем не менее в конечном счете своими произведениями он присоединяется к силам, стремившимся изменить мир.
Что касается Гегеля, то в послесловии ко второму изданию первого тома «Капитала» (в тот мом'ент, когда реакционная немецкая интеллигенция третировала Гегеля как «мертвую собаку») Маркс решительно объявляет себя «учеником этого великого мыслителя…» Г Разумеется, взгляды классиков немецкой буржуазной философии были противоречивы. В их философско-теоретических построениях было немало реакционных, консервативных идей, чрезмерное возвеличение немцев как «избранного народа», пренебрежительное отношение к славянским народам и т. п., что, собственно, и давало фашистам повод (пусть необоснованный в сопоставлении с основными тенденциями философии Фихте, Канта и Гегеля) для использования этих реакционных положений в своих «философско-теоретических» конструкциях.
Другое дело неокантианцы и неогегельянцы. Многие из них действительно были идейными предшественниками и вдохновителями фашизма. В частности, неогегельянство и неогегельянцы извращали подлинную суть учения Гегеля, выхолащивая все объективное, исторически прогрессивное содержание его философии, сохраняя лишь реакционные, идеалистические, мистические тенденции его взглядов. Полностью отбросив гегелевский рационализм, они превратили Гегеля в религиозного мистика, в интуитивиста, в «величайшего иррационалиста, какого не знала еще история философии»2
.Разумеется, история философии «не знала» такого Гегеля, Подлинный Гегель — поборник истины, всегда связывавший ее поиск с освобождением человека от всего того, что его порабощает, унижает, оскорбляет, вводит в заблуждение, держит в плену иллюзий, фальшивых, ложных представлений и идей. «Дерзновение искания истины, — говорил Гегель, — вера в могущество разума первое условие философских занятий. Человек должен уважать самого себя и признать себя достойным наивысочайшего. Какого высокого мнения мы ни были бы о величии и могуществе духа, оно все же будет недостаточно высоким. Скрытая сущность вселенной не обладает в себе силой, которая была бы в состоянии оказать сопротивление дерзновению познания, она должна перед ним открыться, развернуть перед его глазами богатства и глубины своей природы и дать ему наслаждаться ими»3
. Эти слова Гегеля относятся ко всему человечеству, ко всей человеческой истории. Превратить после всего этого Гегеля в «мистика», в «величайшего иррационалиста» могут только философствующие мракобесы!