Фашизм. Тоталитарное государство

Припомним здесь слова Дж. Ботая о роли школы в воспитании молодежи в фашистском духе: «Школа это политическая и общественная служба... При фашистском строе школьный возраст совпадает с политическим... Школа, итальянские ликторы и университеты представляют собой инструменты фашистского воспитания» (155—156); в пятых, с помощью политических мер осуществляет идеологическую изоляцию страны, чтобы исключить возможность проникновения других идеологий.

С той же целью ликвидации любой другой идеологии и установления абсолютной монополии своей идеологии в государстве фашистская партия при содействии массовых официальных организаций проводит широкую кампанию уничтожения прогрессивной и демократической литературы, рассматривает как преступление демократические национальные культурные традиции, противоречащие тоталитарному духу фашизма. В борьбе за полную идеологическую монополию фашистская партия идет и дальше. Она распускает все религиозные организации, даже самые невинные, дальше всех стоящие от политики, ибо считает, что любая организация при определенных условиях может стать носительницей идеологии или взглядов, отличных от исповедуемых фашистской партией. В документе от сентября 1934 года эта линия выражена особенно категорично: «Ввиду того, что имперское партийное руководство через отдел культуры все больше и непосредственнее занимается всеми культурными проблемами, а также проблемами, касающимися отношений между церковью и государством, задачи, которые раньше были поручены союзу немецких католиков, теперь в интересах лучшей координации передаются имперскому партийному руководству...

Бывший вице-канцлер фон Папен, являвшийся до настоящего времени руководителем союза немецких католиков, заявил по поводу роспуска этой организации, что роспуск был осуществлен по его предложению ввиду той позиции, которую занимает национал-социалистское государство в отношении католической церкви, о чем неоднократно и недвусмысленно говорили фюрер и канцлер» (84—661).

Насколько фашистская партия стремится к монополизму в идеологии, можно судить по ее враждебному отношению к христианству. Особую ненависть к нему питал Гитлер. В узком кругу на своей вилле он размышлял: «Мы вообще имеем несчастье принадлежать к ошибочной религии. Почему мы не имеем религию японцев, которая самым возвышенным для верующего считает жертву во имя родины? Мусульманская религия была бы для нас более подходящей, чем христианство с его терпимостью» (171—110). Руководство НСДАП организовало непримиримую борьбу против католической церкви. В секретном документе партийной канцелярии в июне 1941 года Борман писал: «Следует все более и более изолировать народ от церкви и ее органов — пасторов... Никогда более нельзя уступать влияния на народ и руководство им церкви. Это влияние должно быть уничтожено целиком и навсегда. Только имперское правительство и, по его указанию, партия, ее составные части и примыкающие к ней организации имеют право руководить народом» (90—320).

Нацист не может мириться с фактом, что пасторы воспитывают народ или просто влияют на его духовное становление. Это кажется ему посягательством на идеологическую монополию партии, а эта монополия для него — аксиома. Точности ради мы должны сказать, что борьба против католической церкви присуща только германскому фашизму, который в этом смысле проявляет себя наиболее экстремистски. Для итальянского и особенно для испанского фашизма это не характерно. Они не нападают на религию, хотя у них и есть трения с церковью и духовенством по вопросам воспитания молодежи. Мы говорим здесь об этой особенности германского фашизма как о весьма типичной. Она характеризует одну из самых существенных черт тоталитаризма — стремление к абсолютной духовной монополии, а к ней стремятся и итальянский, и испанский фашизм. Но в Италии и Испании, где католическая религия господствует безраздельно, фашизм не мог достичь идеала, как это происходило в Германии.

Естественно, антирелигиозная борьба нацистской партии, какой бы она ни была суровой, не может дойти до последовательного атеизма, ибо ни одно фашистское государство не может искоренить веру вообще. Борясь против одной религии — христианской, оно насаждает другую — идеологию фашистской партии.

Смысл подобной антирелигиозной борьбы не в искоренении веры во имя разума и свободомыслия, а в уничтожении одной веры во имя другой, призванной ее заменить. Подлинный атеизм тождествен свободомыслию, он предполагает неограниченную духовную свободу индивидуума, а такую свободу фашистское государство не способно дать ему никогда.

III. Унификация всей общественной жизни