Фасциатус (Ястребиный орел и другие)

5. Наконец, в родном моему сердцу Копетдаге за девяносто лет, с 1892 по 1982 год (дата моей первой встречи), есть пять наблюдений шести особей (плюс одна пти­ца, отмеченная в 1951 году, но под вопросом). Среди этого и единственное для стра­ны уже упомянутое гнездо, найденное Н. А. Зарудным в 1892 году (Зарудный, 1896, с. 412).

Вот такие дела. Поэтому, как ни крути, анкета почти чистая; а уж то, что этот кадр «порочащих связей не имеет», это точно.

Всего наилучшего, жду вестей. Татьяне привет!»

3

Ты молод­ец, о сын мой! Ты постоян­ен и надеж­ен…

и да бу­дет имя твое впи­сано в кни­гу о дружбе…

(Хорас­анская сказка)

Стас! Хо­чешь в глаз?..

(Глу­пая присказка)

Неудивительно, что даже случайное наблюдение одной пары ястребиных орлов произвело на меня сильное впечатле­ние. Вторая встреча еще больше распалила мой интерес. Она произошла через неделю в другом месте, когда мы возвра­щались из дальнего маршрута со Стасом Муравским.

Стас - уроженец Кара–Калы и мой частый спутник в полевых изысканиях, той весной вернулся из армии и вновь упи­вался родными красотами. Проведя детство и отрочество в экспедициях с приезжающими в Туркмению биологами и ар­хеологами, обладая хмурым видом и веселым неприхотливым нравом, Стасик был мне прекрас­ным полевым напарником.

Я познакомился с ним, когда ему было пятнадцать, а мне двадцать два. Я тогда впервые приехал в Кара–Калу с двумя неподъемными рюкзаками, которые произве­ли на водителя автобуса такое впечатление, что он даже специально подвез меня за остановку поближе к нужному месту.

Я выгрузился, браво дошел, как тягловый верблюд, до дома Муравских, где Ната­ша, увидев меня с моей ношей, сказа­ла: «Ого! А где же Стас? Тебя что, никто на остановке не встретил?» А уже потом появилось и само чадо, отправленное родите­лями встречать меня с автобуса, - остроносый, похожий на Буратино Стас приска­кал вприпрыжку, ухмыляясь до ушей: «А Вы уже здесь?! А я на остановке ждал–ждал…» И потом добавил, увидев мои рюкзаки: «Ха–ха!» Подозреваю, что это его «ха–ха» и оказало решающее влияние на наши отношения…

Стас смугл и черноволос: татарские гены подавляют в его внешности намешанную даже в большей пропорции русскую и польскую кровь. Туркмены до конца никогда не признавали в нем своего, но вполне правомерно считали, что он гораздо ближе к усредненному местному облику и больше похож на человека, чем какой-нибудь ры­жий и белокожий, мгновенно обгорающий на солнце…

Уже много позже, во время нашего с ним совместного путешествия по Аппалачам, американцы неоднократно изумля­лись тому, что среди российских экологов каким-то образом оказался индеец… Вот уж когда мы отвели душу в разглаголь­ствованиях об угнетенном американском пролетарии, нашедшем пристанище в «семье единой всех трудовых народов»… С узорной ленточкой на длинных черных волосах, с кулонами, в браслетах и прочих «фенечках» (он - талантливый и самобытный художник, скульптор и вообще мастер), Стасик при этом выразительно сидел, глядя стеклян­ным взглядом в одну точку, покачиваясь и ничего не говоря…

СТАС

И юно­ша на­чал свой рассказ: «История моей жизни грустная и тягостная, а рассказ о ней длинен и утомителен…»

(Хорас­анская сказка)

«20 января. Здравствуй, Лиза!

…Похоже, что Стас - Наташин и Игорев сынуля, становится мне все более по­стоянным полевым спутником.

Стасику пятнадцать лет. Он - тощий остроносый подросток, но в столь юном воз­расте, к моему удивлению, уже закон­чил школу, что произошло случайно, как это бы­вает лишь в провинции, где все друг друга знают и которая не отягощена бюрократи­ей и излишними формализмами. Будучи пяти лет от роду и оказавшись у школы пер­вого сентября, - провожал кого-то из старших друзей на учебу, - он устроил такой рев, что сердобольный учитель участливо спросил:

- Стасик, что же ты так плачешь?

- Учиться хочу–у-у!

- Ну так и вставай сюда со всеми вместе, чего реветь-то…

Так что в пятнадцать лет Стас уже работает. Лаборантом в ВИРе у Наташи - его собственной мамаши, трудясь на поприще растениеводства, подрезания кустов, че­ренков и, что меня особенно завораживает, копания «шайб» - круглых бортиков во­круг плодовых деревьев в садах.

Убедившись в здоровом ядре его характера, я твердо решил сделать из него эко­лога и вплотную взялся за его воспита­ние. За что давеча получил основательный на­гоняй от Наташи, когда она увидела, как ее бедный сын после работы (выко­пав две­надцать шайб) тащит на хребте ржавую чугунную батарею парового отопления, а мо­сковский аспирант нахлесты­вает его сзади поощряюще–угрожающими криками: «Бе­гом! Бегом!»

На вопрос Наташи, зачем это нужно, я ответил: «Во–первых, «чтобы жизнь медом не казалась», а во–вторых, «юность мужает в борьбе»…» - на что сам Стас робко заметил, что жизнь ему и так медом не кажется, а что касается юности, так он был бы не против продлить себе детство… После чего уже и Наташа и я цыкнули на него, чтобы он не встревал в разго­воры о том, что его не касается…