Фасциатус (Ястребиный орел и другие)

Приобщить бы вас всех к тому, что переполняет здесь меня самого, следуя магиче­ской формуле всем известных бра­тьев: «Счастье для всех, даром, и пусть никто не уйдет обиженный!»… Эх…

Впрочем, я не полностью романтический альтруист. Потому как внутри все еще появляется иногда (все реже) отголосок юношеской… мечты не мечты, но страстного желания того, чтобы дружеское общение всегда было в равной степени вза­имным. Чтобы подпитывалось со всех сторон. Это кажется таким естественным, но оглянись по сторонам, проанализируй свою дружбу и сразу увидишь, что на самом деле это совсем не так.

Прав был Печорин: так почти никому не везет. Или, по крайней мере, намного реже, чем в любви. В любви хоть иногда зашкаливает за пределами разумения, ана­лизируй не анализируй ― без толку; а дружба ― она как батарейка. Сколько ты даже самую свежую, самую лучшую, самую иностранную батарейку одним полюсом к лам­почке ни тыкай, лампочка все равно не загорится, пока оба полюса не подсоеди­нишь. А вот если соединить как надо, то даже и от подсевшей батарейки будет свет… Понимаешь мой утонченный эзопов язык? Улавливаешь тонкий смысл, сокры­тый, ё–моё, между строк от не­внимательного, поверхностного читателя? То‑то.

В юности, помню, переживал от того, что в общении с некоторыми друзьями вновь и вновь генерировал импульсы, не всегда получая поддержку от противоположного полюса. Причем это все без навязчивости было, поверь мне, к полному взаимному удовольствию сторон. И не мелочился я никогда счетами и сравнениями, кто кому обязан. Было лишь отчетли­вое понимание того, что объединись труд дружбы с обеих сторон, кураж был бы куда ядренее.

А уже потом как‑то взглянул со стороны: на фиг надо. Отсоединил свой полюс В все подергалось, подергалось, померца­ло и погасло. А раз погасло, то, значит, и не важно было. Даже смешно, честное слово…

Так что у меня с возрастом все меньше накала в отношениях, все больше дистан­ция, все выше «сопротивление цепи». Это чтобы искрило меньше, если неполадки в схеме.

Но это, видимо, не искреннее. Потому как чувствую, что я к дружеским отношениям и сейчас не меньше готов, чем в два­дцать лет; полноценный «стенд–бай». Но присматриваюсь уже внимательнее. И все равно проколы.

Сел я как‑то раз, думая про все это, и неожиданно пришел к интересному выводу. Перебирая в уме всех своих друзей и знакомых, кого же ты думаешь, я выделил как образцовый пример позитивного дружеского импульса? Ха! Собственную се­стрицу! Как понял это, сам удивился, а потом уже понятно стало. Ириса ведь всю молодость такую дружескую энергию рас­точала на всех во все стороны, что народ тянулся к ней отовсюду; она просто светила вокруг, по–видимому, не ожидая ни­чего в ответ (может, в этом и весь секрет?).

Она и меня, малолетка, терпела в своей студенческой компании все по той же щедрости души. А для меня это тогда ой как важно было: все мои юношеские стан­дарты по ее сотоварищам закладывались, а среди сотоварищей тех, прямо ска­жем, очень нерядовые люди соседствовали… Непонятно даже, как им это удавалось, обычно столь яркие персоналии с трудом друг друга переносят. А около нее ужива­лись как‑то.

Потому что она ― светлая натура; плюс ― исключительный дар дружбы; плюс ― смелость. И в общении с людьми, и просто по жизни.

Одни ее бесконечные походы чего стоят (а в них ведь люди бы–ы-ыстро проверя­ются). Или как она в пятнадцать лет го­няла по Волге на реданном скутере, который Папан у соседа в гараже целый год строгал и клеил… Тогда на воду спустили эту красоту, и выяснилось, что ни один мужик на редан выйти не может ― тяжелы! А Ириса как села, отъехала от берега, поддала газу, быстрее и быстрее, а потом вдруг изменился звук у мотора, спал надрыв, словно второе дыхание в нем открылось, а лодка вдруг будто приподнялась над водой и полетела над ней с неправдоподобной и вдохновенной скоро–стью… Все орут, свистят, а Папан смотрит и не верит, что у него получилось, как задумывал…

Так, я думаю, как раз и летит вперед дружба, когда она подпитывается спонтанны­ми или даже сознательными движения­ми души (катахреза?) со всех сторон; когда ду­дит пресловутая батарейка на полную, выводя твою жизнь на ее невидимый, но так явно ощущаемый редан…

Ладно, это все абстракции. А реалии таковы, что за все мои годы в Кара–Кале кого я только сюда не перетаскал, а как раз ты, ударник компьютерного труда, так сюда со мной ни разу и не выбрался. Неужели нам не стыдно?»

«P. S.

(Письмо написал в горах, дописываю сейчас дома.)

Извиняй за словоблудие. Я просто вышел сегодня к Сумбару в новом месте, где раньше не ходил никогда, и сразу нат­кнулся на такой ракурс, что уйти, не сфотогра­фировав, уже не мог. Но солнце прямо сзади, все плоское, пришлось сесть и ждать, пока свет изменится. Четыре часа сидел, занимаясь стационарными наблюдениями, а заодно и просто глазея по сторонам, пока тени не легли правильно. Вот и тебе на­кропал за это время сентиментальных излишеств.