Фата из дождя

– А, Коваленко... – усмехнулась Наталья. – Ну да, сегодня же пятница... Вот привязался!

Она тоже помахала рукой Коваленко, вызвав ответный залп шикарных улыбок. По пятницам были занятия в литературной студии, которые тот регулярно посещал.

– Привязался? – рассеянно спросила Валя. – Ты что, думаешь, он ради тебя сюда приезжает?

– Ну не ради тебя же! – с раздражением произнесла Наталья. Впрочем, она ничуть не сердилась на Валю и не стремилась ее обидеть. – И не ради Леонарды Яковлевны...

Наталья была просто уверена, что в радиусе ста километров нет женщины привлекательнее ее. А Леонардой Яковлевной звали заведующую библиотекой – грузную пожилую женщину с ядовито-красными волосами.

– Он тебе не нравится? – спросила Валя, устраиваясь на подоконнике поудобнее.

Коваленко, раскланявшись, покинул пятачок перед окном. Правда, осталась его машина – не совсем ровно припаркованная, она словно хитро косилась глазами-фарами на здание библиотеки.

– Кто этот красавчик? Ну, в общем, ничего... Только все ходит кругами, нерешительный очень. Даже телефон мой не спросил, хотя с января тут появился. Впрочем, из таких хорошие мужья получаются. Вот мой второй, который на авиационном заводе работал, тоже таким робким был...

Перипетии своей пестрой личной жизни Наталья могла пересказывать бесконечно.

– Ната, ты чего-нибудь ждешь от жизни? – вдруг перебила коллегу Валя. – О чем ты мечтаешь?

– Хочу третьего мужа и много денег, – быстро, не задумываясь, ответила Наталья.

– А-а... – разочарованно пробормотала Валя. – Нет, это скучно. Я о таком, об отвлеченном...

– Скучно?! – возмутилась Наталья. – Хорошо тебе говорить – у тебя и муж, и деньги!

– У меня нет денег.

– Ну у твоего мужа, не суть важно...

– У него их не так много, – честно призналась Валя. – До уровня Коваленко он слегка не дотягивает. На Канары мы поехать не можем, а в Турцию – хоть завтра.

– Зато твой муж сам по себе золото. Слиток золота последней пробы, – сурово произнесла Наталья, которая умела признавать чужие заслуги. – Уж я-то знаю! Да я бы за такого мужа полжизни отдала! Никакие Канары не нужны... Ты его хоть любишь?

– Конечно, люблю, – улыбнулась Валя. – Я его тысячу лет знаю, с самой юности... Он никогда не предавал меня, он всю жизнь любил только меня. Я это очень ценю!

– Везет же некоторым... – с привычной завистью пробормотала Наталья.

Из-за двери выглянула Леонарда Яковлевна.

– Девочки, вот вы где, – низким срывающимся голосом, похожим на гусиный клекот, произнесла она. – Там слесарь пришел. Идите объясните ему, какие полки надо чинить... Это не человек, а питекантроп! Я сейчас от него столько новых слов узнала! Наташа, ты умеешь обращаться с этой публикой, я тебя умоляю...

– Хорошо, Леонарда Яковлевна, – решительно произнесла Наталья. – Я пойду. Уж я ему...

Бедному слесарю можно было только посочувствовать. Все мужчины, которые не годились на роль потенциальных мужей, вызывали у Натальи приступы неукротимой жестокости. Они не имели права на жизнь – как тараканы, например...

Валя отправилась вслед за Натальей – на ней лежала роль группы поддержки. Длинный коридор, устланный темно-вишневой ковровой дорожкой, гасил звук шагов. Дверь в конференц-зал была приоткрыта. Там шло занятие литературной студии.

– Я сейчас... – пробормотала Валя в спину стремительно удаляющейся Натальи и тихонько скользнула за дверь.

В небольшом зале наподобие школьного класса сидели люди, а в дальнем конце, у огромной карты мира, стоял Юлий Платонович Истомин, руководитель студии. За плечами у него была работа в редакции и три романа, изданные в начале восьмидесятых – о сознательных передовиках производства с нелегкой личной жизнью. Внешне Юлий Платонович напоминал потрепанного жизнью апостола, который прошел не один десяток стран, распространяя свое учение. Был он худ, изможден, сед и длинноволос, но при этом не лишен благородного изящества и имел горящий взгляд страстотерпца.

– Вспоминаю прошлое, – говорил он хорошо поставленным голосом, то и дело откидывая назад прядь седых волос. – Вот это были времена! Всего каких-то лет пятнадцать-двадцать назад... Требования к слову были строжайшие – ни один графоман не мог прорваться к читателю, ни один блудливый борзописец не мог даже надеяться на то, что его пошлые откровения будут опубликованы... Высочайшие требования! А что теперь?

Юлий Платонович скорбел по прошлому. В прошлом он был уважаемым человеком, членом великого Союза писателей, у него была трехкомнатная квартира в центре Москвы, дача в Переделкине и возможность лечиться в ведомственной поликлинике. Теперь все неуловимым образом изменилось – комната в коммуналке, поскольку квартиру пришлось продать, обычная районная поликлиника, мизерная пенсия – ведь великий Союз развалился. Из редакции, где он работал, Истомина выгнали. «Интриги!» – не раз скорбно восклицал он с многозначительным видом.

– Юлий Платонович, вы опять отвлеклись! – сварливо воскликнула дама в первом ряду. – Вы ближе к делу...

– Да-да, прошу прощения! – спохватился Истомин. – Приступим к разбору этюдов, которые вы писали в прошлый раз.