Фата из дождя

Когда он повышал голос, она начинала бояться, хотя муж ни разу ее и пальцем не тронул. Бояться не его, а чего-то такого... Как будто разверзались небеса, и оглушительный гром раскалывал землю надвое, и сверкала ослепительная молния в облачном небе. «Илья-пророк сердится», – говорила мама в детстве, когда начиналась гроза. У Ильи было два голоса. Тихий и бесцветный, монотонный, ничем не примечательный мужской голос – он звучал чаще. А второй – наполненный мощью, низкий и резкий, ужасный и прекрасный одновременно – прорывался только иногда...

– Илья...

– Что?

– Пожалуйста, не надо! – взмолилась она. – Когда ты вот так смотришь на меня, то кажется, будто ты меня совсем не любишь...

– Детский сад какой-то! – отвернулся он. – Я звонил тебе на работу. Нина Константиновна утверждала, будто видела из окна, как ты садилась в чью-то машину. Это правда?

– Ах, вот ты чего злишься!.. – засмеялась она. – Так это ты меня ревнуешь... Илья, ничего серьезного, поверь, – один человек предложил меня подбросить. Ему было по пути.

– Кто он?

– Его зовут Герман, он посещает студию Истомина...

– Ты его хорошо знаешь? – быстро спросил Илья.

– Кого, Истомина? Господи, да Юлий Платонович безобиден, точно младенец, – ты же сам видел его несколько раз.

– Нет, не Истомина, а того, другого...

Валя задумалась. С одной стороны, если она скажет, что хорошо знает Коваленко, то Илья будет ее ревновать. А если признается, что до того перебросилась с Коваленко едва лишь десятком фраз, то Илья начнет упрекать ее в безалаберности – мол, доверилась малознакомому субъекту.

– Не очень, – честно ответила она.

– Валя!

– Что? – убитым голосом произнесла она.

– Ты сумасшедшая! – с отчаянием закричал Илья. – Садиться в машину к незнакомцу...

– Он не незнакомец, – уныло напомнила Валя. – В общем, иногда сразу видно – плохой человек или нет. А Герман – хороший.

– Откуда ты знаешь, что хороший? Ты ведь совершенно не разбираешься в людях, готова довериться первому встречному... О, святая простота!

– А помнишь... помнишь, когда-то давно я села к тебе в машину... Это было тысячу лет назад, – оживилась она.

Напоминание подействовало на Илью неожиданным образом – он замолчал и притушил гневный блеск в своих глазах.

– Помню... – сказал он мягко, почти неслышно и протянул к Вале руки. – Я все помню – все, до последней мелочи. Иди ко мне, – он обнял ее и прижал к себе. – Но ты должна доверять только мне. Только мне!

– А желтый «Запорожец»? Ты его скоро продал кому-то... Интересно, где он сейчас?

– На девяносто девять и девять десятых процента уверен, что валяется на какой-нибудь свалке! – засмеялся Илья.

– Как жаль... Разве нельзя придумать какое-нибудь кладбище для машин? – серьезно произнесла Валя. – Чтобы они стояли, а бывшие хозяева приходили к ним иногда, чтобы взглянуть еще раз. Ведь они иногда как друзья, с ними жалко расставаться навсегда...

– Ты определенно сумасшедшая, – он прижал ее к себе. – Только тебе могут прийти в голову такие нелепые, дикие мысли! Людям негде бы стало жить, весь мир был бы завален старым хламом, с которым жаль расстаться, потому что с этими вещами связаны приятные воспоминания...

– Илья...

– Что?

– Знаешь, мне иногда кажется, что ты меня не любишь... – прошептала Валя.

Илья слегка отодвинул ее от себя, посмотрел прямо в глаза.

– Это не так, – тихо произнес он. – Просто я за тебя волнуюсь... Была бы моя воля, я бы вообще посадил тебя под стеклянный колпак. Ты такая наивная, такая неприспособленная к жизни...

– Я не наивная и не неприспособленная, – тоже тихо ответила Валя. – И вообще... Под колпаком плохо.

Она погладила его по голове – темные густые волосы вперемешку с седыми прядями. Илья рано начал седеть – впрочем, это у него наследственное...

– Я старый? – спросил он.

– Нет. Ты молодой и красивый. На работе все девчонки завидуют мне.

– Хочешь, я побреюсь налысо? Буду ходить как твой дед.

– Ты спятил! – испуганно воскликнула Валя. – Что за дикая идея...

Илья поцеловал ее, а потом подхватил на руки. Ему не составило это никакого труда – он был сильный, большой и всей статью своей напоминал скульптуры раннего социализма. Именно такими изображали тогда победивших гегемонов – с широкой сильной шеей, развернутыми плечами, мощными бицепсами, рельефными мышцами живота и ног.

– Куда ты меня тащишь? – покорно спросила Валя.

– Пора спать.

– Еще рано! Послушай...

– Нет, ничего не хочу слушать.

Он положил ее на кровать, сам раздел.

– Ты моя, – сказал он, положив ладонь ей на живот. – Ты только моя.

– Господи, Деев, да никто меня у тебя и не отнимает... Можно подумать, на меня кто-то покушается! Сам подумай – кому, кроме тебя, я могу быть еще нужна?

– Ну, например, Герману... – подумав, изрек Илья.

Сама эта мысль показалась Вале смешной и нелепой. Она вспомнила благородного офисного работника с зализанной шевелюрой и безупречно начищенными ботинками, с дурацкой голливудской улыбкой и никому не нужной вежливостью – и засмеялась. Представить, что ею мог заинтересоваться Герман Коваленко, было совершенно невозможно...