Фата-моргана

Впрочем, мало ли что почудится в лунном серебристом свечении, да еще при некотором кружении головы и сердца? Девушка стоит у окна, по ту сторону стекла, волосы распущены, как у русалки, в потемках – как в мерцающей глубине озера, вглядывается в весенний сад, а сад – тихий такой, весь в изумрудно-серебристой дымке и яблоневом аромате. Вроде как одна стоит, будто ждет кого, будто подозревает, что этот кто-то (Саня), очарованный, бродит вокруг, мучимый то ли желанием, то ли любовной тоской, то ли несправедливостью мироустройства, где роковые несовпадения метят в самое сердце.

Только, видно, и в самом деле пригрезилось – ни звуков, ни шевеления, замерло все в предутренней дреме, а его (вот терзание-то!) все не оставляло – вроде как скрип кровати, ритмичный такой, скрип-скрип, будто кто в ней качается, как на качелях, или другого качает, или вместе с другим, и скрип этот (Саня сторожко прислушивается) его то в жар, то в холод швыряет.

В какое-то мгновение он не выдерживает и, как альпинист, начинает карабкаться по стене, чтобы в одно из окон, то самое, что в сторону улицы (фонарь), все-таки попытаться заглянуть – его не смущает неблаговидность этого действия, он просто не думает об этом, поглощенный видением: девушку его там, в потемках, держит в объятиях (в плену) некто. И некто этот кажется ему чуть ли не демоном, вороньи крыла над ней распластавшим. Ну да, девушку спасать надо – любой ценой! – вот какой идеей одержим Саня.

Карабкаться-то он карабкается, но неловко – ноги то и дело соскальзывают с влажных от ночной росы бревен, никак не дотянуться ему, а когда все-таки дотягивается, держась за выступающий наличник – настолько, что уже, кажется, можно заглянуть (и заглядывает, правда, ничего так и не углядев – не успев), тут-то наличник с оглушительным хрустом отделяется от стены, а Саня неуклюже скатывается на землю. Далее следует стремительный рывок в глубь сада, заячье петляние по грядкам, забор, какие-то ветки в лицо, тьма, тьма и тьма.... В ужасе мерещится ему, что хлопает отворяемое окно и топот, топот – будто кто ломится вслед , догоняя, сопя и тоже треща ветками.

Что же это за ночь такая, чертыхается Саня, весь взмокший. В такие вот чарующие головокружительные ночи и совершаются всякие ужасы, о которых потом пишут романы и снимают фильмы. Сердцебиение все не унимается, а страх разоблачения леденит душу.

Девушка эта вовсе не к добру тут появилась, и ржаные ее волосы, и поворот головы, и смуглая нежная кожа, и все остальное, при мысли о чем у Сани вдоль позвоночника пробегает мелкая дрожь, а кровь бросается в голову – всего этого, ему принадлежащего, теперь уже точно не видать, как собственных ушей.

А что, собственно, он там, за стеклом, хотел увидеть? В чем удостовериться? Что девушка эта блаженствует под ласками другого, то есть изменяет ему? Так сказать, de facto, устроенная на ночлег его же приятелем. Жутко, жутко!.. Он вот тут, на росистой траве, сам мокрый, всего в нескольких метрах, а там, там…

И вновь мерещится Сане за темным стеклом что-то белеющее, смуглеющее, Господи, так же и с ума сойти недолго…

Ну и кто виноват? А никто!..

Даже этот высокий парень, похожий на демона, с длинными, чуть завивающимися у концов темными волосами, он тоже не при чем. Так уж случилось, что Наташа эта вышла откуда-то из недр Саниного существа (там она, похоже, и жила), а тот, другой, этого просто не знал, не мог знать. И что теперь Сане делать, если девушка, воплотившись, тут же оказалась в чужих руках?

Нет, правда, за что ж это его (ее) так? И что теперь?

Хоть бы кто подсказал!

От костра уже почти ничего не осталось, только узенькая струйка сизоватого дымка все еще сочится из-под почти потухших углей. Дом по-прежнему мирно спит, и девушка эта, вероятно, спит, согреваемая чуждым теплом покоящегося рядом мужского тела.

Один Саня все сидит на бревнышке, засунув руки в карманы куртки и чувствуя себя совершенно потерянным – только какие-то видения время от времени прокатываются волнами в мутной и тяжелой с недосыпа (с перепоя) голове.

Рассвет уж занимается, легким туманом окутывая деревья, время тянется бесконечно, и нет у Сани иного выхода, кроме как встать и побрести прочь, по тропинке вдоль улицы – к станции, к электричке…

На этом бы и кончить эту печальную историю, однако еще несколько слов напоследок.

Нет, не тот Саня человек, чтобы вот так исчезнуть, оставив принадлежащее ему по праву, в коем у него нет никаких сомнений.

С девушкой той, Наташей, имеется в виду, все у них в итоге сладится – уже несколько лет они вместе и, надо признать, вполне благополучно, только вот временами Сане не спится ночью, он встает в потемках, пьет воду из-под крана или просто бродит, как привидение, по квартире, а потом вдруг задает разбуженной им и потому недовольной Наташе странный вопрос:

– Таишься?

– Что-что?..

– Таишься? – спрашиваю.

– Почему это? Просто сплю.

– Просто сплю – это не интересно.

– А таиться интересно?

– Конечно, вроде как ждешь чего-то необычного. Вроде как в засаде. Вроде как опасность.