Фата-Моргана 2

"Лидс" снялся с якоря в тот же день. Маленький, но могучий, черный от копоти и угольной пыли, буксир потащил его вниз по течению Темзы. И скоро Буслей, все время находившийся на палубе, уже потерял из виду туманные силуэты зданий величайшего осиного гнезда, носящего имя – Лондон. Буслею было как будто немного грустно расставаться с Лондоном – человеку свойственно сживаться с местом, как бы пускать корни, прирастать к нему, и когда приходится сразу порывать с таким местом, поневоле чувствуешь приступ щемящей тоски и необъяснимой тревоги. "Пустяки,– встряхнулся Буслей,– поплаваю в океане, отдохну, ничего не делая, отвлекусь, отосплюсь, а главное – проветрю легкие свежим и чистым морским воздухом. Вернусь в Лондон совсем неузнаваемым". И он направился к отведенной в его распоряжение капитаном Смитсом каютке. И день, и два, и неделю плывет "Лидс" по океану. Жизнь идет на судне, как всегда. Разнообразия мало. То погода станет свежей и разгуляются в океанском просторе волны, то стихнет буря и океан успокоится. То бушует ветер и гудит в снастях и словно пытается повалить на борт судно, то он уляжется и воздух как бы застынет. Вечером кажется, что на целые дни устанавливается хорошая погода. А утром смотришь – все кругом напоено, насыщено туманом. Ничего не разглядишь в нескольких шагах. Пароход замедляет ход. Поминутно заунывно гудит сирена, чтобы дать знать встречным судам об опасности столкновения. Откуда-то чуть слышны, словно с трудом пробиваясь, такие же заунывные гудки. Может быть, это отзываются такие же встречные суда, а может быть, попросту откликается шаловливое эхо… И час, и два, и десять часов блуждает пароход в тумане. И кажется, не выбраться из тумана никогда… ", А там, смотришь, откуда-то потянуло холодным ветром, и уже унесло туман, изорванный в клочки, ft вновь сияет над пароходом сверкающее солнце, голубеет небо… Буслей скоро привык к судовому режиму. Он сдержал данное капитану слово – никому не мешал на судне, никому не надоедал вопросами и неуместным любопытством. Капитан Смите, не совсем охотно взявший Буслея на борт своего парохода, скоро совершенно примирился со своим пассажиром и в минуты доброго расположения духа охотно болтал с ним о том, о сем, посмеиваясь над его незнанием морских терминов, над непривычкой наблюдать явления, совершающиеся вокруг в природе, предвидеть по каким-то незаметным, почти неуловимым, но понятным морякам признакам близость изменения погоды. Раза два или три Смите снисходил до того, что принимался "сражаться" с пассажиром в шашки, но Буслей слишком легко обыгрывал моряка, забирая без пощады его шашки и проводя свои шашки в дамки, что очень не нравилось Смитсу. – С вами сам черт не справится. Ну вас в болото,– ворчал он. Таким образом, игра в шашки как-то сама собой скоро прекратилась. Зато Буслей, оказавшийся недурным портретистом, успел зарисовать физиономии всех матросов, в десятке поз изобразил самого капитана, и все эти наброски поступили в собственность мистера Смитса. В скором времени капитанская каюта превратилась в целую картинную галерею. Судовой плотник довольно искусно изготовил рамочки для акварельных эскизов и карандашных набросков Буслея, и "картинки", как называл весь экипаж "Лидса" его произведения, украсили собой стены капитанской каюты. Предсказания врачей, уверявших Буслея, что он быстро оправится от своих недомоганий, как только отлежится и надышится свежим воздухом, оказались правильными: его бледные щеки заметно порозовели, приобрели здоровый загар, кожа, прежде пористая и вялая, сделалась гладкой, бархатистой. В усталых глазах появился блеск; на хмурых устах чаще и чаще мелькала веселая улыбка. В довершение всего – хороший аппетит, крепкий сон, полное отсутствие мучительных головных болей, почти всегда хорошее, ровное настроение духа… Чего же желать больше? Кроме того, на пароходе видны были только бодрые вечно занятые работой люди со смуглыми обветренными лицами, и не приходилось слышать бесконечных жалоб на те или иные болезни, как это бывает у больных в санатории. Правда, жизнь на пароходе отличалась однообразием, казалась по временам слишком монотонной. Иной раз Буслею почемуто вдруг особенно ярко вспоминались концертные залы и театры Лондона, вспоминался клуб, в котором он бывал ежедневно, вспоминались некоторые постоянные собеседники. Иной раз в голову приходили мысли о книгах, которые следовало бы пррчитать. А то, особенно ночью, мозг Буслея принимался работать, как работает заведенная машина, и автоматически вырабатывать слова и целые фразы, просящиеся в какую-нибудь статью,– тянуло к перу и бумаге. Но Буслей упорно отгонял от себя надоедливые мысли о начатых и брошенных за отъездом из Лондона работах. "Вернусь, освежившись, тогда буду работать с удвоенной силой. Теперь самое важное – решительно ни о чем не думать и вести нормальный образ жизни",– думал он. И день ото дня молодой журналист чувствовал, как крепнут его силы. По истечении некоторого времени плавания, совершавшегося в сравнительно благоприятных условиях, "Лидс" спустился до 22 градуса северной широты и перерезал 35 меридиан западной долготы. В этот день вечером Буслей раньше обыкновенного улегся спать,– потянуло ко сну. Но едва он улегся, как сон словно рукой сняло. Лениво Буслей достал свою записную книжку, чтобы занести в нее некоторые услышанные им сегодня от капитана Смитса характерные выражения, записать несколько собственных мыслей. В это время с пароходом что-то случилось. Раньше Буслей всем своим существом улавливал поступательное движение судна. Теперь это движение по каким-то причинам замедлилось. Винт за кормой работал столь же энергично, как и раньше, корпус парохода дрожал обычной мелкой дрожью, но в то же время движение все замедлялось и замедлялось. "В чем дело? Что случилось? – лениво думал Буслей, отрываясь от записной книжки.– Надо бы выйти на палубу, спросить. капитана о причинах остановки, да, пожалуй, старик рассердится. Завтра узнаю". С этой мыслью Буслей погасил электрическую лампочку, поправил сбившуюся подушку, вытянулся во весь рост и стал сладко дремать. И опять грезился ему покинутый Лондон, ярко освещенные улицы, опера, где он бывал довольно часто. Грезились фигуры знакомых… Им овладел здоровый сон. Он спал и не слышал, что на палубе идет суета, что капитан сердито кричит что-то с высоты своего мостика и что матросы бегают от одного борта к другому, освещая спущенными на канатах фонарями поверхность моря. Что же происходило с "Лидсом"? В то время, как пароход почему-то стал замедлять ход, капитан Смите находился в своей каюте. Судном командовал старший штурман Джефф. Он не сразу обратил внимание на странное явление замедления хода, но все же скоро забеспокоился и послал вестового вызвать капитана. Смите ворча выбрался из каюты. – Ну, что тут у вас, Джефф? – крикнул он помощнику. – Ничего не разберу, капитан. "Лидс", кажется, собирается остановиться, словно в кисель въехал,– ответил помощник. – Машины как? – В полной исправности. – Не потеряли ли мы винта? – Были бы слышны толчки. И потом ведь перед отправлением' в рейс винт был осмотрен. Все в исправности. – Распорядитесь-ка осветить море у бортов. т Через несколько минут над поверхностью моря закачались, бросая на воду призрачный скользящий свет, висячие фонари. – Дьявольщина! – вырвалось из уст капитана.– Мы, должно быть, сбились с пути, Джефф! – Этого нет, капитан. Компас в полной исправности. Наконец, при заходе солнца я делал проверку нашего курса. Мы не могли далеко уйти от обычной линии. На полградуса южнее, не более. – А все-таки нас угораздило врезаться в саргассы, Джефф. – Саргассы?! – голос помощника дрогнул.– Возможно ли? – Поглядите сами. Джефф перегнулся через борт, и глухое восклицание вырвалось из его уст. Кажется, он повторил то же самое словечко, которое только что было произнесено капитаном: – Дьявольщина! – Это – саргассы. Джефф,– угрюмо твердил капитан. – Но мы можем избавиться от них. Дадим задний ход, и… – Задний ход! – скомандовал Смите. Винт за кормой приостановился, потом двинулся в обратную сторону, все быстрее и быстрее. – Двигаемся! – крикнул обрадованный Джефф. – Какой там черт, двигаемся,– с досадой отозвался капитан.Стоим преспокойно на месте. Вы только прислушайтесь, как стучит винт. Все глуше, глуше…' Проклятие! Морская трава опутала винт. Боюсь, Джефф, мы засели крепко. Проклятая штука эта морская трава. – Не попробовать ли нам спустить бот и вывести судно на буксире? – Пожалуй. Через минуту бот был спущен на воду. – Капитан! – крикнул с лодки боцман.– Мы не можем протащить бот. Трава кругом. – Отпихивайтесь веслами. – Есть. Матросы налегли на весла, но бот почти не двигался: кругом бота – и направо, и налево, и сзади его, и спереди,– везде и всюду поверхность моря была словно заплетена водорослями. Эти бесконечно длинные, упругие, бледно-зеленые, покрытые слизью нити цеплялись за весла, не давая грести. Они наматывались на весла клубками, тянулись прядями, словно сознательно стремясь увлечь весла, вырвать их из усталых рук гребцов. И в то же время, когда матросы пытались проталкивать бот вперед, упираясь веслами в водоросли, проклятая морская трава не давала точки опоры для весел. Последние погружались в воду, не давая ни малейшего толчка боту. Крупный пот каплями проступал на теле матросов. А бот не двигался или, если двигался, то только на несколько вершков в минуту. – Бесполезно, капитан,– хриплым голосом произнес, наконец, боцман – Выбиваемся из сил, а толку нет. – Нажми еще ребята! – ответил капитан, внимательно наблюдавший за ходом работы матросов. – Есть, капитан! Нажми, ребята! Разом! Н-ну! Но бот через полчаса неимоверных усилий едва отдалился от борта парохода. Видя полную безуспешность попыток освободиться таким путем, капитан отдал приказ – поднять лодку на борт. – Да, так ничего не выйдет,– сказал он своему помощнику.– В самом деле, это была, признаться, глупая затея. Мускульная сила тут оказывается явно несостоятельной. Надо попробовать очистить запутавшийся винт, тогда попытаемся. Не можем же мы застрять тут на целые сутки. Мне будет здоровая нахлобучка от владельцев. – Хотите, капитан, я лично спущусь с кормы на канате, чтобы очистить винт? – спросил Джефф. – Валяйте. Возьмите с собой острый нож. Да покрепче привяжите вокруг пояса канат, а то сорветесь и примете холодную ванну. Плотник быстро соорудил висячую "люльку". Помощник капитана спустился в ней через кормовой борт к воде и принялся за работу – кромсать острым ножом бесконечно длинные пряди водорослей. Капитан следил за его работой, перегнувшись через борт. – Ну что? Как идет? – Идет себе понемногу,– отзывался помощник, неутомимо рассекая и кроша водоросли. – Но, несмотря на успокоительный -смысл слов Джеффа, капитан Смите улавливал в его тоне нотки тревоги. – Говорите правду, Джефф! – крикнул он сердито.– Слышите, что ли? Несколько секунд штурман не отвечал. Потом снизу донесся его глухой голос: – Трудно, чтобы их черти взяли,– ничего не выходит. – Почему? – Да эту проклятую траву словно со дна к поверхности выпирает. Я крошу, а на место разрезанных тысячи новых вырастают все гуще и гуще… – Поднимайтесь на палубу. Бросьте. Ясно, что ничего из этого не выйдет. Придется подождать до утра. Попробуем еще раз машину в ход пустить. Полный ход! -скомандовал капитан, когда Джефф поднялся в своей "люльке" наверх. Опять заработала машина, завертелся с бешеной скоростью винт, задрожал весь корпус судна, но – увы – пароход оставался на месте. Вокруг винта образовался целый ком водрослей, сам винт обратился в подобие зеленого шара, и лопасти его уже не давали судну толчков. – Стой, будем ждать до утра! – скомандовал капитан. Утром, когда Буслей, отлично выспавшийся и бывший в превосходном настроении, выбрался на палубу, он сразу даже не понял, что, собственно, случилось: его взор блуждал по поверхности моря и видел, что, насколько хватал взгляд, эта поверхность казалась изумрудно-зеленой. Словно каким-то чудом "Лидс" оказался перенесенным в центр огромного болотистого луга с роскошной, хотя и несколько однообразной растительностью. – Что такое? Кажется, мы стоим? – обратился удивленно Буслей к штурману.. – Стоим,– ответил тот лаконически. – Но почему, и что это за зелень? – Водоросли. – Да, но почему же мы стоим? – Застряли. Винт опутан травой. – А – а… Но, надеюсь, скоро избавимся? – Гм, гм… Помолчав, Джефф вымолвил самым беззаботным тоном: – Саргассы[9]. Слышали, что это за штука? – Мы попали в зону Саргассова моря? – Ну уж, в зону…– с видимым неудовольствием ответил Джефф.– Просто течением оторвало от Саргассова моря, которое находится отсюда за добрых триста километров, известную часть травы и унесло в океан. А нас сам черт занес в это плавучее царство зелени, Побродив по палубе, Буслей скоро заметил угрюмые лица матросов. От двух-трех человек он уже слышал о ночных попытках освободиться от саргассов.