Фата-Моргана 3

Кэти считает, что это нервная реакция. Я помню все, что произошло той ночью. Помню, как была взвинчена Юки, когда мы ехали обратно. Помню, как плакала Кэти, когда мы вернулись домой, сердце ее, казалось, вот-вот выскочит из груди. Помню, как Кэти любила меня в ту ночь, немного властно, как всегда, но удивительно успокаивающе. Помню, как я бесцельно слонялась по дому, коща Кэти уснула.

Свет, падающий из зала, обрисовывал ее голую руку. Мышцы предплечий благодаря возне с машиной выделялись под кожей как металлические бруски. Иногда я думала о ее руках. Я помню, как входила в детскую, брала ребенка моей жены на руки и какое-то время держала его, дремлющего, чувствуя удивительную волнующую теплоту его маленького тельца. Наконец я возвратилась на кухню, где Юрико готовила поздний ужин. Моя дочь ест как огромный датский дог.

– Юки, – спросила я, – могла бы ты влюбиться в мужчину?

Она поперхнулась от смеха.

– Уж скорее в десятифутового удава, – ответствовало мое тактичное чадо.

Но мужчины прилетят в Вайлэвэй. Уже позже я засиживалась допоздна, думая о тех мужчинах, которые прилетят на нашу планету, о своих дочерях и Бэтти Катаринсон, о том, что будет с Кэти и со мной, с моей жизнью.

Дневники наших предков – это один долгий вопль страдания, и мне кажется, что сейчас я должна бы быть довольна, но нельзя зачеркнуть шесть столетий или даже (как я позднее поняла) тридцать четыре года. Иногда вопросы, вертевшиеся весь вечер на языке у тех четверых мужчин, вопросы, которые они так и не посмели задать, глядя на нас всех, деревенщину в спецодежде, фермеров в полотняных штанах и простых рубашках, кажутся мне смешными.

– Кто из вас выполняет роль мужчины?

Как будто мы должны были скопировать с точностью до деталей все их ошибки!

Я сильно сомневаюсь, что на Земле действительно было вновь установлено равенство полов. Мне противно даже думать, что надо мной смеются, что Юки заставляют чувствовать себя никчемной и глупой, что моих детей обманывают, считая их неполноценными, и превращают в изгоев.

Боюсь, что и мои личные достижения станут не такими значительными, какими они были или какими я их себе представляла, и превратятся в малопримечательные курьезы человеческой расы, в те курьезы, о которых пишут в книгах, в те вещи, над которыми иногда смеются, потому, что они экзотичны, странны, но не существенны. Они завораживают, но никак не являются полезными. Это так больно, что трудно выразить словами. Согласитесь, что женщине, которая участвовала в двух дуэлях и все выиграла, так бояться попросту смешно. Но не за горами такая жестокая дуэль, что, я думаю, у меня не хватит на нее сил. Говоря словами Фауста: "Оставьте все как есть. Не надо перемен".

Иногда по ночам я вспоминаю первоначальное название этой планеты, измененное первым поколением наших предков, теми странными женщинами, для которых истинное название было слишком болезненным воспоминанием после того, как умерли мужчины.

Мне кажется удивительным, пожалуй, цаже жестоким, что все это полностью возвращается. Но и это пройдет.

Всему хорошему должен прийти конец.

Возьмите мою жизнь, но оставьте мне ее смысл. Хотя бы на какоето время.

Даймон Найт Маски

Восемь рейсфедеров танцевали по движущейся бумажной ленте, словно клешни потревоженного механического омара. Роберте, обслуживающий техник, морща лоб, вглядывался в график под пристальным наблюдением двух остальных мужчин.

– Вот здесь переход от сна к яви, – сказал он, вытянув костлявый палец. – А здесь, как видите, спустя семнадцать секунд он снова видит сны.

– Запоздалая реакция, – сказал Бэбкок, руководитель эксперимента. Лицо его было красно, лоб покрывал пот. – Не вижу причин для беспокойства.

– Может и так, но взгляните на различия в записи. Он видит сны после импульса пробуждения, но это другой вид сна. Большее напряжение, больше моторных импульсов.

– А зачем он вообще спит? – спросил Синеску, человек из Вашингтона, со смуглым вытянутым лицом. – Ведь продукты усталости вы удаляете химическим путем. Может, какие-то психологические причины?

– Ему нужны сонные видения, – объяснил Бэбкок. – Он действительно не испытывает биологической потребности в сне, но сны ему необходимы. В противном случае есть опасность галлюцинаций, которые могут развиться в дсихоз.

– Вот именно, – сказал Синеску. – Это серьезная проблема, правда? И давно он это делает?

– Примерно шесть месяцев.

– То есть со времени, когда получил новое тело… и стал носить маску?

– Примерно. Я хотел бы подчеркнуть одно: его разум в идеальном порядке. Все тесты…

– Хорошо, хорошо. Я знаю результаты тестов. Значит, сейчас он не спит?

– Не спит. У него Сэм и Ирма, – сказал техник, взглянув на контрольный пульт, и вновь склонился над записью энцефалограммы.

– Не понимаю, почему это должно меня волновать. Это же логично: если ему нужны сонные видения, которых наша программа не предвидит, то в эту минуту он их получает. Хотя не знаю… Эти пики меня беспокоят, – сказал он, нахмурясь.

Синеску удивленно поднял брови.

– Вы программируете его сны?