Фата-Моргана №7

Воздух здесь становится плохим и разреженным. Я могу слышать слабый, высокий вой, почти не улавливаемый ухом, там, где воздух уходит в космос через крошечную щель. Вполне возможно, что наши тела никто не найдет. Если мы разобьемся рядом с лишайником, влага наших тел будет причиной, по которой они поглотят нас за несколько минут. Я понимаю, что пишу это, чтобы заполнить время, а не для того, чтобы оставить запись. Как бы то ни было, я заполнял время все эти годы, ожидая, когда начнется жизнь, когда случится что-то настоящее и жизненно важное. Сейчас я заполняю время в ожидании смерти.

Когда космическим лайнерам не удается отправить инспекции в глубокий космос, их отправляют в такие места, как Марсопорт, и сплавляют провинциальным пассажирским службам. Конечно, они обслуживают беднейшие секции. И если на корабле существует небольшая утечка кислорода, плохо работают стартовые механизмы, это лишь неудобства для пассажиров. Настоящие беды редки.

А когда они случаются, выжившие семьи всегда могут написать протест правительству. Иногда они получают ответ — форма Ха 758693, — сообщающий им, что комитет занимается проблемой. Эти письма удовлетворительно служат последние двадцать или более лет. Может, даже и существует такой Комитет — должны же как-то вербоваться политические любимчики.

Когда корабли становились еще хуже и ремонт начинал поедать доходы, их передавали дальше, в еще меньшие городки и на вспомогательные линии. В конце концов, они кончают челночными рейсами на рудниках и на торговых грузовых линиях.

Тем же путем следуют и космические пилоты и часто одновременно. С ложной радостью и некоторым сожалением любой может связать классические рекомендации с большинством из этих людей. Они очень хороши — когда трезвые.

В прошлом я часто гадал, о чем думают эти старые пилоты — те, кто исследовали глубины космоса, а теперь пилотировали рудовозы. Я гадал, о чем думает Макнаб, через какие адские муки он прошел, видя, что падает из пилотского кресла все ниже, и ниже, и все ниже. Я гадал, испытывал ли он чувство поражения, что не попал в высокую и благородную цель — печать, так сходную с моей.

Не было сомнения, это была доблестная жизнь, может, и непризнанная, но все-таки очень реальная. При менее ярком восприятии, было ли это у меня?

Дедушка, награда за доблесть и честь — всегда в стремлении к величию духа, всегда не считаясь с ценой, если воздается по справедливости — эта награда не достанется мне.

Когда я встретился с Макнабом в торговой фактории, он мне понравился. Но было нечто другое, не связанное с симпатией или антипатией. Кто-нибудь другой мог бы классифицировать его лишь как бродягу со старого грузовоза, но я все еще чувствовал вокруг него ауру обаяния старого космического пилота — настоящего космического пилота, а не нынешнего водителя грузовика.

Ныне пилот нажимает кнопку в начале путешествия и другую кнопку в конце. Остальное делает автоматика. Но во времена Макнаба пилоты исследовали глубокую тьму космоса, нескончаемого и тревожного, как древние мореплаватели исследовали море. Космос прокрался в их глаза, в самую глубину их, и никогда не покидал. И когда кто-нибудь смотрел в эти глаза, он смотрел в глубину космоса.

Это ли моя награда, дед? Быть способным распознать доблесть там, где я ее вижу, независимо от того, что бы рассказал побывавший здесь репортер?

Я был единственным пассажиром. После того, как я поднял на борт свой багаж, Макнаб стукнул по кнопке, чтобы закрыть люки корабля.

Он был немногословен и говорил как-то нехотя. Был он высоким и стройным, с седыми волосами, которые все еще густо покрывали его голову и торчали из ушей и ноздрей. У шотландцев волосы, кажется, продолжают расти, когда они стареют. Его форма была на удивление аккуратной и тщательно залатанной. У него не было и следа венерических судорог, лунного пылевого косоглазия, марсианского химического варикоза вен и тусклого пьяного взгляда землян.