Фата-моргана любви с оркестром

— Не такая сеньорита Голондрина, чтобы ходить с… — начал Бельо Сандалио, и в этот миг Фелимон Отондо, не дав ему договорить, опять тычком усадил его и, придвинувшись так близко, что на трубача брызнула слюна, в бешенстве спросил:

— Ходить с кем, рожа конопатая, ну-ка, повтори, ходить с кем?

Бельо Сандалио вообще-то собирался сказать «с идиотами», но, увидав прямо перед собой багровое лицо боксера с брызжущей слюной пастью, передумал, отложил трубу на стул, с силой отпихнул мастодонта и вызывающе сказал:

— С верблюдами!

Фелимон Отондо на короткий миг застыл в замешательстве, а старый барабанщик, пребывавший в неведении относительно наличия у задиры титула местного чемпиона в полутяжелом весе, тоже встал и насмешливо воскликнул, обращаясь к другу:

— Думает, собака, что каша с неба валится!

— А вас не спрашивали, дедуля! — не глядя на него, отозвался Фелимон Отондо. Конец фразы оказался заглушен сухим стуком его кулака, смачно влепившегося в усеянную веснушками челюсть Бельо Сандалио.

Отлетев спиной в стену, Бельо Сандалио рухнул и пытался кое-как подняться, но Фелимон Отондо, отфыркиваясь, как бык, уже был тут как тут и колошматил его обеими руками. Канделарио Перес, видя, что товарищу приходится совсем туго, и тот, как порядочный трубач, только изо всех сил старается прикрыть рот, отцепил фляжку, подошел к Фелимону Отондо сзади и фляжкой огрел его по голове. Правда, пришлось обрушить ее два раза, чтобы вывести такого бугая из игры.

— Меня зовут Канделарио Перес, хамло! — сказал он потерявшему сознание боксеру на полу. — И я тебе не дедуля!

Пока старик помогал другу встать на ноги, кто-то крикнул, что идут карабинеры. Бельо Сандалио, утирая кровь из носа и энергично отряхивая костюм, заметил, что пора рвать когти, а то как бы не загреметь на ночь в клоповник.

— Что-то не охота на завтрак кашу из лошадиного говна!

Ветеран войны снова прикрепил к поясу фляжку, одернул нетленный лапсердак цвета козьего сыра, взял барабан, бросил сочувственный взгляд на распростертого в обмороке Фе-лимона Отондо и лаконично сказал трубачу:

— Кумпол у этого прохвоста покрепче железной деревяшки!

17

Литр-банд в полном составе, с иголочки одетый в форму цвета морской волны, играл в понедельник на многолюдном погребении Канделарито дель Кармена. Серьезный и тихий Йемо Пон шествовал впереди гроба с белым крестом, на перекладине которого читались имя почившего ангелочка и даты его пребывания на земле. Начертанные даты выглядели куда внушительнее самой коротенькой жизни невинного крохи:

Канделарио дель Кармен Фуэнтес Толедо
              родился 1 августа 1929
           и скончался 4 августа 1929

Вечерний ветер ворошил бумажные венки, которые ребятишки из доходного дома, все как один босые, несли по засыпанным песчаной пылью раскаленным улицам. Вышивальщица, одетая во все черное, постаревшая, поддерживаемая под руки двумя соседками-плакальщицами, шагала, не спуская глаз с гробика, который без труда держали на плечах два бой-скаута. Чуть поодаль шел ссутулившийся, отрешенный Канталисио дель Кармен, все еще не вынырнувший из омута боли.

За селением, когда процессии оставалось пройти двести метров до кладбища по голой пампе под синим-пресиним небом, ветер налетел на них с новой силой. Пронзительный пыльный вихрь печально срывал листья с венков и трепал волосы женщин, вторя летящим над процессией аккордам похоронного марша. Музыканты дули против ветра и шли вперед без своего дирижера. Маэстро Хакалито уволился еще в воскресенье вечером, когда остался один с палочкой на эстраде городской площади.

Сеньорита Голондрина дель Росарио и ее отец влились в траурное шествие у дверей доходного дома. Всю ночь она напрасно прождала Бельо Сандалио и не смогла спокойно уснуть, гадая, какие опасности могли его задержать. Увидев его трубящим во главе оркестра, она вздохнула с облегчением. Все же что-то странное померещилось ей в угловатом крапчатом лице.

На кладбище народ столпился у могилы, и, пока спускался гроб и вышивальщица выла от боли на краю неглубокой ямки, сеньорита Голондрина дель Росарио разглядела, что у ее трубача-пилигрима, который с другой стороны могилы тепло обнимал за плечи Канталисио дель Кармена, одна скула расплылась в сплошной синяк.

Жену барабанщика совсем оставили силы, и она дважды теряла сознание, пока могильщик засыпал яму, а женщины бросали пригоршни земли в такт горестной «авемарии». Кто-то из доходного дома принес воды в «пампасской фляге» — двух бутылях, увязанных в одну дерюгу, — но ни у кого не случилось ковша, и пришлось поить ее прямо из бутыли, затыкая горлышко второй, чтобы не замочить траурное платье.

Канделарио Перес стоял в ногах могилы, морщины на его иссушенном лице от горя проступили сильнее, и он даже не сообразил предложить воды из своей фляжки. Умом он пребывал в ином времени и ином месте: на погосте в Агуа-Санта страшным декабрьским днем он один под вой ветра хоронил жену и новорожденного сына.