Fatal amour. Искупление и покаяние (СИ)

Закрыв лицо руками, Илья Сергеевич просидел так не менее получаса. Бешенство, кипевшее в нём, понемногу улеглось. Ежели бы дело касалось только его одного, он не стал бы даже размышлять о том, просто вырвал бы из сердца и забыл навсегда, но ведь была ещё и Натали… Как сказать? Какие подобрать слова, чтобы смягчить боль предательства? Он не станет ничего ей говорить, просто не сможет. Это всё равно, что выстрелить в упор. Правда её убьёт! Пускай Соколинский сам скажет, ежели у него достанет смелости, ежели… Но ведь может и не сказать. Илья Сергеевич отнял руки от лица, мысленно возвращаясь к тому, что произошло. "Как он сказал? — нахмурился Илья. — Глупая история? Разве любящий человек назвал бы всё глупой историей? Разве не кинулся бы защищать честь возлюбленной?" Невероятно, но приходилось признать, что Марья Филипповна стала лишь временным увлечением. Как мужчина, он хорошо понимал Соколинского, но в то же время, как мужчина, имевший далеко идущие планы в отношении mademoiselle Ракитиной, готов был убить того. Возможно, стоит подождать, прежде чем делать какие бы то ни было выводы? Уж что-что, а ждать Илья Сергеевич умел.

В двери снова настойчиво постучали. Урусов знал, что так могла стучать только Натали, ибо прислуга не осмелилась бы, мать дождалась бы, когда он сам всё объяснит. Поднявшись, Илья Сергеевич в несколько шагов пересёк комнату и открыл дверь. Наталья ступила на порог, поморщилась, оттого, что в комнате пахло алкоголем, взгляд её задержался на осколках на полу, скользнул по испорченным обоям, после чего вернулся к лицу брата:

— Осмелюсь спросить, что стало причиной столь дурного настроения? — прошла она к окну и уселась на широкий подоконник.

— Я тебя не звал, — хмуро бросил Урусов.

— Верно. Я сама пришла. Так что же сие означает? — обвела она многозначительным взглядом валяющиеся по полу бумаги, осколки и открытые дверцы поставцов.

Илья не удостоил её ответом, а нагнувшись, стал собирать письма, счета и прочие документы, что сам же смахнул со стола.

— Ты ведь в Ракитино ездил? — тихо спросила mademoiselle Урусова. — Ты оттого так зол? Она тебе вновь отказала?

— Я не просил Марью Филипповну стать моей женой, — выпрямился Илья Сергеевич. — И более не попрошу. Довольно о том, — пресёк он попытки сестры продолжить разговор. — Что же, Михаил Алексеевич не приезжал? — поинтересовался он.

— Нет, — отвела взгляд Наталья, с трудом сдержав готовый вырваться из груди тяжёлый вздох. — И даже не написал на сей раз. Может быть, мне стоит самой к нему поехать? — повернулась она к брату, выискивая в его взгляде одобрение своему предложению.

— Не хорошо это, Наташа, — нахмурился Илья Сергеевич. — Пускай сам приезжает. Негоже так!

И хоть он так и не произнёс вслух, что всё же негоже, Наталья прекрасно поняла, и, как всегда, согласилась с ним. За ужином, чувствуя дурное настроение хозяина усадьбы, домочадцы притихли, на цыпочках ходила прислуга, страшась вызвать гнев барина. Илья Сергеевич обыкновенно отсутствием аппетита не страдал, но сегодня ему кусок не лез в горло, а всё из-за мыслей, что непрестанно вращались вокруг Марьи Филипповны и Соколинского. Отужинав, Урусов поднялся из-за стола, поцеловал в щёку мать, пожелал ей и сестре "доброй ночи" и удалился к себе.

Камердинер распахнул окно в его спальне, потому как спать летом Илья Сергеевич любил непременно с открытым окном. Отпустив прислугу и погасив свечи, Урусов, облачённый в домашний халат, устроился в кресле с трубкой. Табачный дым от трубки исчезал в распахнутом окне, тихо, чуть слышно шелестела листва деревьев, где-то в отдалении защебетал соловей, поначалу робко, словно пробуя голос, а после всё звонче и звонче, призывая подругу. Илья Сергеевич тяжело вздохнул, вытряхнул пепел из погасшей трубки и присел на подоконник.

Соколинский явно оправдывался, Марья Филипповна выглядела испуганной, видимо, им обоим было, что скрывать. Единственное, чего не мог принять, так это мысли о том, что воспитанная барышня, коей он всегда считал mademoiselle Ракитину, могла повести себя столь скандально. Впрочем, возможно всё дело в нём самом? В том, что он сам возвёл её на пьедестал, а Марья Филипповна оказалась просто легкомысленной девицей, не отягощённой моральными принципами? Видимо, так и есть, и ему следует перестать думать о ней, забыть и обратить своё внимание на барышню более достойную. Но все доводы разума не могли заполнить той пустоты, что образовалась в сердце. Холодно стало внутри, ничто более не согревало его. Он думал о будущем, и это будущее прочно было связано с Марьей Филипповной. Он желал видеть её своей женой, матерью своих детей, желал, чтобы она одна разделила с ним всю жизнь, но отныне это всё было невозможно.