Фатальная ошибка

— Мерфи строго соблюдал конфиденциальность и, как правило, не делился информацией ни с кем. Это, в общем-то, одно из главных условий такой работы. Он никого не посвящал в свои дела. Единственный человек, у кого имелось какое-то представление о том, чем он занимается изо дня в день, — это его секретарша. Она печатала все его бумаги, вела бухгалтерию и хранила информацию.

— И она ничем не смогла вам помочь?

— Абсолютно. Но дело не в этом. — Он сделал паузу, уставившись на меня. — Откуда все эти люди знали, что он следит за ними? Конечно, иногда человек, за которым следят, так или иначе догадывается об этом. Но это бывает редко. А в данном случае, повторяю, знали все. К кому бы мы ни пришли, они ждали нас с приготовленными объяснениями и алиби. Это ненормально. Ненормально на все сто процентов. И в этой загадке кроется ключ ко всему делу, вам не кажется?

Я собрался уходить.

— Вашей книге ведь, наверное, требуется тайна, мистер писатель? — спросил старший следователь, пожав мне на прощание руку и вернувшись за свой стол. — Возьмитесь за эту загадку и найдите ответ.

Я ничего не ответил ему. Но я уже знал ответ.

27 Второе вторжение

Хоуп не видела ничего хорошего в воцарившемся спокойствии.

Она бродила по территории школы, участвовала в мероприятиях, связанных с окончанием года, готовилась к зиме. И все время чувствовала себя словно на иголках и ничего не могла с этим поделать. То она спешила куда-то по дорожке, хотя спешить ей было некуда. То вдруг у нее пересыхали горло и губы, а язык во рту еле ворочался, и она поглощала воду бутылками. Среди разговора она внезапно осознавала, что пропустила значительную часть того, что говорилось. Ее отвлекал преследующий ее страх, и, хотя день за днем тянулись вполне благополучно, ей чудилось, что где-то в это время происходит нечто ужасное.

Она ни секунды не сомневалась в том, что Майкл О’Коннел никуда не исчез из их жизни.

Скотт, насколько ей было известно, снова всей душой отдался своей преподавательской деятельности. Салли вернулась к готовящимся разводам и разделам имущества, довольная тем, что сумела разобраться в ситуации и предпринять шаги к ее разрешению. В ее отношениях с Хоуп восстановилось характерное для последнего времени холодное перемирие. От их взаимной душевной привязанности не осталось и следа — не осталось места шутке, комплименту, случайной ласке и уж тем более призыву более откровенного характера. С таким же успехом они могли бы быть монахинями, которые по воле Божией живут под одной крышей и спят в одной постели, но каждая связана священными узами с недосягаемым идеалом. Хоуп задавалась вопросом, не были ли такими же последние месяцы совместной жизни Салли и Скотта. Или же Салли продолжала спать со Скоттом, делая вид, что ничего не изменилось, имитировала страсть, разговаривала с ним, занималась хозяйством и, улучив момент, убегала к Хоуп и убеждала ее, что ей-то и принадлежит ее сердце?

С футбольного поля до нее доносились голоса. Очередная игра серии плей-офф. До полуфиналов осталось еще две встречи, а до финала — три. Но Хоуп не могла как следует сосредоточиться на футболе, она тонула в трясине чувств и тревог, касающихся Эшли, Майкла О’Коннела, своей матери и больше всего Салли. Все казалось ей безнадежным.

Хоуп вспомнила, как она познакомилась с Салли. «Любовь — это ведь, по сути, очень простая вещь, — думала она. — Случайно встречаешься на открытии выставки в картинной галерее. Заводишь разговор, обмениваешься шутками. Решаешь пойти выпить чего-нибудь и заодно поесть. Затем встречаешься еще раз где-нибудь среди дня. Наконец — прикосновение к тыльной стороне ладони, шепот, обмен взглядами, и вот вы уже вместе, как было ясно с первой минуты».