Фатальный Фатали

Колдун жив и теперь, хотя минул век с четвертью, а может, и больше, ведь годы неудержимо бегут с той поры, как он с легкой руки Фатали разрушил Париж, и была опасность, что от сотрясения рухнут соседние города и даже иные одряхлевшие государства; такое случалось и прежде: у всех на памяти страшный удар, который обрушился на упрямых нахичеванцев, вздумавших интриговать, когда, уж как ни крепок Арарат, а треснула и откололась по воле Колдуна часть горы; и чуть было Колдун не потопил Петербург - что ему выпустить наружу дикие подземные воды и низвергнуть на град разъяренные морские валы? - то ли не успел, то ли это не понадобилось ни ему, всеумеющему, ни Фатали, к кому он питает сыновние чувства (бывает - сын старше отца); хотя в многотрудном имени Колдуна и отыщется арабское "ибн", азербайджанское или турецкое "оглу", персидское "заде", а если покопаться, и восточнославянское "вич", - у него нет и быть, разумеется, не может ни отчества, ни даже отечества. Париж вскоре отстроили, нахичеваискую деревню тем более, а сгонять народ снова в болота, чтоб из топей восстал Петербург, стоивший миру стольких слез, не жестокость ли?

На недряблой еще щеке Колдуна крупная, неровной формы родинка, будто муха села и не отгонишь, и лицо усеяно мелкими черными крапинками, опаленное словно порохом, а глаза удивленные, наивные, увеличенные слегка, как за толстыми стеклами очков, хотя Колдуну они не нужны: дальнозоркий, когда надо даль разглядеть, и близорукий, когда нужно увидеть вблизи.

Колдун лысеет с макушки, - единственное, с чем ему не сладить; но волосы, к счастью, еще густо растут у висков, загибаясь за уши, обычные, как у всех, завиваясь у затылка над твердым накрахмаленным воротником батистовой рубашки, всегда чистой, поверх которои надета, чтоб тело сохраняло тепло, тужурка из леопардовой шкуры, увы, уже немножко трачена молью.

- Но это же чистое совпадение! - подвергает Фатали сомнению искусство Колдуна (и море ему по колено, и Аракс, разрезавший Азербайджан, по щиколотку, - а попробуй воссоедини!).

- Шкура?

- Не шкура, а Париж!

- Ай-ай-ай! - качает головой Колдун, аж шейный позвонок хрустит. Шкура леопарда движется, пятна на ней как живые глаза. - Я волшебник, а не шарлатан, чтобы одурачивать невежественную ханум, выстроив из кубиков Париж и затем раскидав их ударом палки! "Поздравляю, ханум, можете радоваться, Париж раз рушен! И жених вашей дочери ни в какой Париж уже не поедет, можете играть свадьбу!"

Внезапно раздается сильный стук, из-за дверей кричит гость - француз мусье Жордан. Он смутил воображение жениха (а некогда, в далеком-далеком детстве, и самого Фатали!), и тот возгорелся мечтой увидеть Париж.

"Ханум, откройте!! - кричит французский ботаник, собиравший в Карабахе диковинные цветы, красивые и наивные. - Я немедленно покидаю вас! Париж разрушен! Тюильри разорен! Да, да, Франция погибла! Это колдовство! Дело рук чертей, дьяволов, джиннов!"

Кто-то кулаком стучит в дверь. Это уже по-настоящему стук! Фатали вздрогнул, оторвавшись от листа, испещренного арабской вязью его фантазии. Тревожно. Шпиономания. Хватают каждого, кто попадется: лазутчик султана? гонец Шамиля? агент шаха? И слухи: то скорая победа, то позорное поражение.

Высокое пламя свечи дрогнуло и закачалось, пригибаемое дуновением.

- Кто?

- К тебе. - Жена отошла, кого-то пропуская. У дверей, не разглядеть, темная фигура, шуршит плащ, слился со стеной. Из тьмы быстро шагнул, черные широкие крылья, личный курьер наместника Воронцова по особым поручениям.

- Велено срочно. - И протянул малиновый пакет.

Пламя гнется, свеча задыхается.

- Закрой дверь, Тубу!

- Высочайшее обращение. Утром чтоб.

Глаза холодные, быстрый взгляд на бумаги, незнакомые арабские письмена, будто меж камышей след ящерицы, о да, он знает эти закорючки, летняя вылазка в логово горцев, шум горной реки заглушает все звуки, и камни сверху беззвучно летят, не слышно и пуль, вдруг проступает кровь на рубашке, многие полегли, а меж камышей - ящерица, нос к носу, чудом тогда спаслись.

Курьер ушел, стук сапог минуту-другую тыкался в стены, дверь плотно закрыта, а не уймется дрожь пламени. Чуть запахло воском (фитилек пригнулся дуновением).

"Ну вот, надо перевести! А ты еще догадки строил: как бы от сотрясения, разрушившего Париж!..."

Острый осколок ломкого сургуча, как застывшая кровь, прилип к пальцам; Фатали разорвал пакет. Предписание с размашистой подписью наместника Воронцова, весьма-весьма срочно. Быстро пробежал глазами текст. Обращение императора к народу. Манифест. Призыв хранить спокойствие. Стереть из памяти парижское буйство. Запрет. Угрозы. Прежде встал бы, заслышав имя Его Величества, от первых фраз перехватило б дух.