Фатерланд

Гестаповец запыхался, словно бежал по лестнице. Одной рукой он схватил Марша за подбородок, поворачивая лицом к свету. В другой была связка бумаг.

– Что это значит, Марш? Они были спрятаны у вас в машине. Прикреплены лентой под приборным щитком. Что это значит?

Марш выдернул голову и отвернулся к темнеющей стене.

«Тук, тук, тук. – Сквозь забытье. – Тук, тук, тук».

Спустя некоторое время – он не мог определить точнее, потому что время не поддавалось измерению, то мчалось, то едва ползло, – над ним возник белый халат. Блеснула сталь. Перед глазами вертикально висело в воздухе узкое лезвие. Марш попытался отстраниться, но кисть клещами охватили чужие пальцы и в вену вонзилась игла. Сначала, когда эти пальцы коснулись его руки, он застонал, но потом почувствовал, как по венам растеклась целебная жидкость и мучительная боль утихла.

Участвовавший в пытках врач был стар и горбат. Маршу, которого переполняло чувство благодарности к нему, казалось, что он, должно быть, много лет прожил в этом подвале. В кожу въелась местная пыль, под глазами темные мешки. Не произнося ни слова, он очистил рану, промыл её прозрачной жидкостью, пахнувшей больницей или моргом, и туго забинтовал. Потом, по-прежнему молча, они с Кребсом помогли Маршу подняться на ноги и посадили на стул. На столе перед ним появилась эмалированная кружка со сладким забеленным молоком кофе. В здоровую руку вложили сигарету.

4

Мысленно Марш выстроил стену. По ту сторону он поместил мчавшуюся в машине Шарли. Стена высокая, сложенная из всего, что могло собрать его воображение, – огромных валунов, бетонных блоков, обгоревших железных остовов кроватей, перевернутых трамвайных вагонов, чемоданов, детские колясок, – и протянувшаяся через залитые солнцем поля и леса Германии, подобно увиденной им когда-то на открытке Великой китайской стене. Сам он ходит часовым перед стеной. Он никого не пустит за стену. Все остальное они получат.

Кребс, опершись обеими локтями о стол и положив подбородок на сложенные пальцы, углубился в чтение записей Марша. Время от времени он отрывал руку, чтобы перевернуть страницу, занимал прежнюю позу, продолжая читать. Марш сидел, глядя на него. После чашки кофе и сигареты и, главное, укола, притупившего боль, он был на грани блаженства.

Кребс кончил читать и на мгновение зажмурил глаза. Неизменно бледное лицо. Потом расправил страницы и положил перед собой рядом с записными книжками Марша и Булера. Выровнял их, словно на параде, – с точностью до миллиметра. Может быть, под действием наркотика Марш вдруг отчетливо увидел все окружающее: как на дешевой волокнистой бумаге слегка расплылись чернила и от каждой буквы расходились мельчайшие волоски; как плохо был выбрит Кребс: взять хотя бы этот пучок черной щетины в складке кожи под носом. Он был убежден, что слышит, как в тишине, стуча по столу, падают пылинки.

– Вы меня убили, Марш.

– Я убил?

– Вот этим. – Рука Кребса повисла в сантиметре от записей.

– Зависит от того, кому известно, что они у вас.

– Только одному работающему в гараже кретину унтершарфюреру. Он обнаружил их, когда мы пригнали вашу машину, и отдал прямо мне. Глобус ничего не знает – пока.

– Вот вам и ответ.

Кребс, словно вытирая насухо, энергично растер лицо. Прикрыв глаза ладонями, принялся разглядывать Марша сквозь растопыренные пальцы.

– Что это такое?

– Читать умеете?

– Читать-то умею, но понять не могу. – Кребс схватил бумаги и начал листать. – Ну вот, к примеру, что такое «Циклон Б»?

– Соль цианисто-водородной кислоты. До этого они применяли окись углерода. А ещё до этого – пули.

– А это? «Аушвиц-Биркенау». «Кульмхоф». «Бельзец». «Треблинка». «Майданек». «Собибор».

– Места уничтожения людей.

– А эти цифры: «восемь тысяч в день»…

– Столько они могли уничтожить в Аушвиц-Биркенау, используя четыре газовые камеры и крематорий.

– А это: «одиннадцать миллионов»?

– Одиннадцать миллионов – общее количество евреев, за которыми они охотились. Возможно, им удалось выловить всех. Кто знает? Я что-то их не вижу, а вы?

– А вот фамилия: «Глобоцник»…

– Глобус возглавлял СС и полицию в Люблине. Он строил комплексы уничтожения людей.

– Я не знал. – Кребс, словно заразу, отшвырнул записи. – Я ничего этого не знал.

– Бросьте, знали! Знали всякий раз, когда слышали остроту о «поездке на Восток»; всякий раз, когда мать пугала шалуна, что, если он будет плохо себя вести, его отправят в печку. Мы знали, когда въезжали в их дома, когда захватывали их имущество, занимали их места на службе. Мы знали, но у нас не было фактов. – Он левой рукой указал на записи. – А здесь кости обросли плотью. И появились кости там, где был чистый воздух.

– Я хотел сказать, что не знал о том, что во всем этом были замешаны Булер, Штукарт и Лютер. Не знал о Глобусе…

– Конечно. Вы просто думали, что расследуете хищения произведений искусства.