Фатерланд

– Это не его квартира. Во всяком случае, теперь она выглядит не так. Гостиница, возможно, бордель. Аппарат спрятан за зеркалом. Видишь, иногда кажется, что они смотрят прямо в аппарат? Я видел этот взгляд сотни раз. Они рассматривают себя в зеркале.

Марш снова изучил каждую из фотографий. Глянцевые, ни одной царапины – свежие отпечатки со старых негативов. Картинки, которые может предложить вам сутенер где-нибудь на глухой улочке Кройцберга.

– Где ты их отыскал?

– Рядом с трупами.

Сначала Штукарт застрелил свою сожительницу. Согласно протоколу о вскрытии, она, полностью одетая, лежала лицом вниз на кровати в квартире Штукарта на Фриц-Тодтплатц. Он вогнал ей в затылок пулю из своего эсэсовского «люгера» (если так было на самом деле, подумал Марш, то, вероятно, этот писака пользовался им в первый и последний раз). Следы уплотненных хлопковых волокон в ране наводили на мысль, что выстрел был сделан сквозь подушку. Потом он сел на край кровати и, по всей видимости, покончил с собой выстрелом в рот. На фотографиях с места происшествия тела были неузнаваемы. Штукарт сжимал в руке пистолет.

– Он оставил записку, – сказал Фибес, – на столе в столовой.

«Своим поступком я надеюсь избавить от затруднительного положения семью, рейх и фюрера. Хайль Гитлер! Да здравствует Германия! Вильгельм Штукарт».

– Шантаж?

– Вероятно.

– Кто обнаружил трупы?

– Тут самое интересное. – Фибес выплевывал слова, словно яд. – Американская журналистка.

Ее заявление было в папке. Шарлет Мэгуайр, 25 лет, берлинский корреспондент американского информационного агентства «Уорлд юропиен фичерз».

– Настоящая сучка. Завизжала о своих правах, как только её доставили в полицию. Права! – Фибес отхлебнул солидный глоток шнапса. – Вот дерьмо, теперь, думаю, нам придется быть любезными с американцами, верно?

Марш записал её адрес. Кроме нее, в качестве свидетеля был допрошен лишь швейцар дома, где жил Штукарт. Американка утверждала, что видела на лестнице двух мужчин непосредственно перед тем, как обнаружила трупы, но швейцар настаивал на том, что там никого не было.

Марш вдруг поднял голову. Фибес вскочил на ноги.

– Что там?

– Ничего. Показалось, что за дверью какая-то тень.

– Черт возьми, это место… – Фибес распахнул дверь с матовым стеклом и внимательно посмотрел в оба конца коридора. Пока он находился спиной к Маршу, тот отколол от обложки конверт и положил в карман.

– Никого нет. – Он захлопнул дверь. – Ты начинаешь трусить, Марш.

– Слишком богатое воображение – мое проклятие.

Он закрыл папку и встал.

Фибес, прищурившись, раскачивался взад и вперед.

– Не хочешь забрать с собой? Разве ты не работаешь вместе с гестапо по этому делу?

– Нет, у меня отдельное дело.

– Ох! – Он тяжело опустился на стул. – Когда ты сказал «государственная тайна», я подумал… А, ладно. С рук долой. Слава Богу, гестапо взяло его к себе. Обергруппенфюрер Глобус. Ты, должно быть, слыхал о нем? Головорез, это верно, но он разберется.

В справочном бюро на Александерплатц был адрес Лютера. Согласно данным полиции, он все ещё жил в Далеме. Марш закурил и набрал номер телефона. Телефон долго не отвечал – где-то в городе унылым эхом отдавались звонки. Он уже было собирался положить трубку, когда ответил женский голос:

– Да?

– Фрау Лютер?

– Да. – Голос звучал более молодо, чем он ожидал. Правда, осипший, словно женщина дома плакала.

– Меня зовут Ксавьер Марш. Я следователь берлинской криминальной полиции. Могу я поговорить с вашим мужем?

– Извините… Я не понимаю. Если вы из полиции, то наверняка знаете…

– Знаю? Что я знаю?

– Что его нет. Он пропал в воскресенье.

Она заплакала.

– Мне очень жаль. – Марш положил сигарету на край пепельницы.

Боже милостивый, ещё один.

– Он сказал, что едет по делам в Мюнхен и вернется в понедельник. – Она высморкалась. – Но я обо всем этом уже говорила. Вы наверняка знаете, что этим делом занимаются на самом высоком уровне. Что?..

Она замолчала на полуслове. На том конце слышался разговор. Резкий мужской голос о чем-то спрашивал. Марш не мог разобрать, что она ответила, потом фрау Лютер снова взяла трубку:

– Тут у меня обергруппенфюрер Глобоцник. Он хотел бы с вами поговорить. Как, вы сказали, вас зовут?

Марш положил трубку.

Уходя, он думал о звонке к Булеру в то утро. Голос пожилого человека:

– Булер? Отвечай же. Кто это?

– Друг.

Щелчок.

7

Бюловштрассе, улица примерно с километр длиною, проходит с запада на восток через один из самых оживленных районов Берлина неподалеку от Готенландского вокзала. Американка проживала в многоквартирном доме.