Фацеции

Тут встретил его третий и, тоже по уговору, воскликнул, глядя на него: «По лицу твоему видно, что у тебя сильная лихорадка и что ты серьезно болен». Ниньякка испугался еще больше, ноги у него отнялись, и он остановился в задумчивости, стараясь понять, не лихорадит ли его в самом деле. В это время подошел четвертый. Этот стал говорить Ниньякке, что он тяжко болен, удивлялся, что он не лежит в постели, уговорил его сейчас же идти домой и предложил проводить его до дому и ухаживать за ним по-братски. Ниньякка побрел домой, как человек, пораженный тяжким недугом, и лег в постель с таким видом, словно готов был испустить дух. Остальные заговорщики сейчас же пришли к нему, говоря, что он сделал очень хорошо, что лег в постель. А немного спустя явился еще один, который сказался врачом, и, пощупав пульс, объявил, что больному осталось немного жить. Окружив постель, шутники стали говорить между собою: «Глядите, он умирает. Уже холодеют ноги, язык отказывается служить, мутнеют глаза». А потом: «Кончился. Закроем ему глаза, сложим руки и снесем на кладбище». И еще: «О, какая ужасная потеря для нас его смерть! Хороший был человек и нам был друг». И принялись утешать друг друга. Ниньякка не говорил ни слова, как подобает покойнику, и сам был уверен, что он умер. Молодые люди положили его в похоронные носилки и понесли по городу. Когда их спрашивали, в чем дело, они отвечали, что умер Ниньякка и что они несут его хоронить. По дороге много народу присоединилось для забавы к шествию. Шел говор, что Ниньякка скончался и что его несут на кладбище. Вдруг один трактирщик воскликнул: «Он был подлый скот и вор первейший, который заслуживал веревки». Дурачок, услышав эти слова, поднял голову и молвил: «Если бы я был жив, а не мертв, как сейчас, я сказал бы тебе, висельник, что ты врешь!» Те, кто нес Ниньякку, бросили носилки, в которых он лежал, среди всеобщего громкого хохота.

213. Красиво выраженное отрицание красоты

По улицам Флоренции шли, разговаривая, два друга, из которых один был высокий и смуглый лицом. Им встретилась девушка, прогуливавшаяся в сопровождении матери. Высокому вздумалось позабавиться, и он сказал: «Вот девушка очень красивая и изящная». Так как эти слова были сказаны развязным тоном, то девушка ответила: «Нельзя того же сказать о вас». — «Конечно, — возразил тот, — если захотеть солгать так, как это сделал сейчас я».

Заключение

Мне хочется сказать в заключение несколько слов о том месте, где рассказывались многие из переданных здесь историй, их, так сказать, сцене. Это наша Вральня, то есть своего рода мастерская вранья, основанная когда-то секретарями ради забавы. Еще со времен папы Мартина мы завели обычай собираться в потайном местечке папской курии, куда мы приносили все новости и где мы беседовали о разных вещах как для развлечения, так иногда и серьезно. Там мы никому не давали спуску и поносили все, что нам не нравилось, причем сам папа иногда показывал нам пример. Многие приходили к нам туда, боясь, как бы не попало им прежде других. Среди рассказчиков первым был Рацелло из Болоньи, некоторые из историй которого я привел выше. Приходилось мне также часто упоминать об Антонио Лоски, чрезвычайно остроумном человеке, и о Чинчо Романо, который очень любил шутки. И сам я прибавил многое от себя, не лишенное соли. Теперь, когда все они завершили свои дни — по вине и людей и времени, — кончилась и Вральня. И пропал обычай шутить и развлекаться игривой беседой.