Фатум. Том третий. Форт Росс

– А ты хитер, Хосе,– Луис присмотрелся к талисману, болтающемуся на груди пастуха,– желтый лошадиный зуб на серебряной цепочке.

– Да, видно, не очень, сеньор. Встать мне хоть можно – стадо разбредется.

Щурясь от солнца, Луис улыбнулся в ответ той улыбкой, от которой мороз пробегает по коже. В ней сквозило что-то похожее на презрение, а может, и любопытство.

Пауза затягивалась, и Хосе Тавареа теперь уже отчетливее слышал тяжелые, гулкие удары собственного сердца, чем гул потревоженного стада. Во рту внезапно пересохло. Однако у него хватило мужества и сил, сплюнув кровавый сгусток, прохрипеть:

– Если вы решили убить меня, делайте это скорее. Только прошу и заклинаю Мадонной, не троньте моих сыновей! – Тавареа скосил глаза, с тревогой глядя на сол-дат, которые кружили на конях вокруг согнанных в круг молодых погонщиков.

– Они все твои? – в голосе де Аргуэлло прозвучало недоверие.

– Все девять, сеньор,– с гордостью ответил старик.– Старшему будет как вам. А младшему двенадцать.

Луис еще раз поглядел через плечо на сыновей погонщика – крепкие, прокаленные на солнце и ветре парни. Такие же дерзкие и упрямые, как их отец. Чем не сол-даты?

– Я мало кого люблю, Хосе, но и меня мало кто. Я мог бы вытереть об тебя ноги, но ты мне нравишься.

Рыжий от пыли сапог капитана медленно опустился на землю.

– Лейтенант! Отпустите их! Сделаем тут привал.

Луис повернулся к поднявшемуся с земли пастуху и хлопнул его перчаткой по пыльному плечу:

– Но два бычка за тобой, амиго. Ведь я не ослышался, верно?

* * *

Бархатный вечер тянулся, как смола. Сыновья Хосе ловко управлялись со скотом, сбивая его в одно огромное стадо. Единственная их просьба была: не стрелять возле коров.

Меж тем пара жирных бычков была отобрана, и Тавареа, достав из чехла нож, проворно справился с задачей. Они действительно оказались на славу: холки и ребра были схвачены слоем белого как снег жира толщиной в три пальца. Голодные солдаты, не скрывая, радовались такой удаче. Радовался с ними и сам погонщик. Рассекая тушу большим навахским тесаком и вырезая язык, печень и лучшие куски мяса, он напевал старую пастушью песню; и потом, когда с разделкой было покончено, он, отгоняя назойливых мух и вытирая руки, улыбаясь, сказал:

– Как говорят у нас: если хочешь узнать настоящий вкус мяса – обратись в Пасо-Роблес, только не проглоти язык.

Пока шла готовка и закипала вода, дон Луис, угостив старика дорогой сигарой, вел с ним неспешный доверительный разговор.

– Тебе, похоже, Хосе, не нравится, когда на твоем пути появляются солдаты?

Старик хитро улыбался, смакуя каждую затяжку, но отвечал прямо, с деревенской открытостью:

– Признаться, мало кто рад вам, сеньор. Народ обычно молится, чтобы вы быстрее ушли.

– Вот как? Странные вы люди, Хосе. На вашем месте я бы не торопился с молитвой. Ведь с нами из ваших пуэбло уходят и последние крохи порядка. Ты, часом, сам не повстанец? Может, сочувствуешь им?

– Боже упаси, сеньор.– Старик перекрестился, заботливо переворачивая на углях румяные куски мяса.– Нашему брату не по пути с гамбусино. Эти лентяи работать не любят… Крушить, грабить – вот их удел, а проливать пот и мозолить руки…

Тавареа покачал побитой сединой головой.

– Неплохо сказано.– Луис поглядел на разбитые тяжелым трудом руки погонщика.– Но по глазам вижу, ты недоволен мною. Не бойся, я не трону и не обижусь, дам даже золотой, если сумеешь правдиво сказать, почему.

В руке капитана ярко блеснула монета.

Хосе насторожился: соблазн был велик, но опыт подсказывал быть начеку. Пастух прекрасно знал: перед ним один из сыновей Эль Санто, с которыми не только чесать язык, но и глазеть в их сторону было опасно. И пусть он был бы даже трижды прав в своей правде, выигрыш будет, один бес, за ними. Потому как то, что позволено Юпитеру, не дозволено быку.

Тавареа еще раз посмотрел на золотой и развел ру-ками:

– Что я могу сказать?..

– Врешь.

Реал упал в заскорузлую ладонь погонщика.

– Я же дал тебе слово, старик.

– Будь по-твоему.– Хосе благодарно спрятал монету на поясе и, глядя на алые угли, нехотя начал: – Что кривить, господин капитан. Такие, как вы, дали себе труд только родиться. Порода, деньги, власть… Тут немудрено и возгордиться… Взлететь выше небес. Это горько осознавать идущему по земле. Но знайте, падение оттуда,– пастух указал пальцем на млеющие вечерние облака,– будет смертельным. Я думаю, в жизни всё устроено мудро. Соз-датель всё видит. Выиграешь в деньгах – проиграешь в любви… Поднимешься в славе – бойся быть несчастным в семье…

– Не каркай! – слова старика обожгли капитана.

По мере его откровений смутные предчувствия сдавили грудь Луиса.