Фавор, или бабушкин внук

Натан поморщился: в доме престарелых у бабы Лизы все просят его книгу с автографом. Старушки из Аргентины и Румынии, не знающие русского и почти не владеющие английским, — и те просят. Раввин, который приходит в дом престарелых по пятницам перед Шаббатом, чтобы зажигать там свечи и читать субботнюю молитву, узнав, что Натан — писатель, тоже попросил у него книгу. И медсестры, и санитары. Словом, баба Лиза «раскрутила» своего внука. Не сходя с места.

Официантка из бара, где он часто утром пьет кофе, вчера спросила: «Вы — Натан Армель?» Оказывается, она читала его роман и узнала Натана по фотографии на его сайте. И рассказала об этом подружкам-официанткам. Вот так приходит земная слава...

— Да, пишу, мараю бумагу... Расскажи лучше о себе. Чем занимаешься?

Том обратил улыбчивое лицо к солнечным лучам, проникающим под парусиновый навес. Снова надел солнцезащитные очки.

Эти постоянно снимаемые-надеваемые очки сейчас немного раздражали Натана. Как раздражала его и новая манера Тома часто оглядываться по сторонам. Будто бы он кого-то ждал или от кого-то скрывался.

– Что о себе? По-прежнему холост, детей нет. Сейчас владею одним серьезным бизнесом. Очень опасным. Но очень нужным, — загадочно ответил Том.

— Ну колись, чувакас, давай.

Том помолчал, что-то взвешивая в уме:

— А знаешь что? Мы с тобой, Нат, обязательно должны встретиться еще раз. Узнаешь про мой бизнес. Тебе как писателю это будет интересно. Я вот еще о чем думаю: не отдохнуть ли нам вместе пару дней на море, в Эйлате? Я давно собираюсь в отпуск. А теперь и повод появился. Можем поехать туда сразу после Дня независимости. Согласен?

Глава 7

Натан продолжал вникать в жизнь дома престарелых.

Этот трехэтажный дом располагался на окраине города. Этаж проживания зависел от состояния здоровья его обитателя.

На первом этаже находились те, кто очутился здесь после операций и поначалу нуждался в усиленном медицинском уходе. Эти были временщиками. Многие из попавших на первый этаж через месяц-другой восстанавливались и благополучно возвращались домой.

Второй этаж — ПМЖ, для тех, кто пришел сюда доживать свой век, долгий ли, короткий — кому как суждено. Большинство из обитателей второго этажа были в относительно здравом уме, могли самостоятельно передвигаться или хотя бы самостоятельно есть и пить.

Третий этаж — для самых тяжелых, кто уже мало что или вовсе ничего не понимал, кого кормили с ложечки или через трубку и возили на креслах-каталках. «Баклажаны» — так называли этих несчастных.

Баба Лиза обитала на втором этаже. Прожив здесь пять лет, причисляла себя к ветеранам.

Все, кто на втором, конечно, знали, что рано или поздно очутятся там, наверху. Если не умрут раньше переезда. Словом, выбор был небогат: либо прямиком на кладбище со второго, либо — к «баклажанам», на третий. Перемещение на третий этаж многие воспринимали как наказание более страшное, чем сама смерть. Во всяком случае, так заключил Натан из их реплик.

Шел Пасхальный пост, окончания которого большинство старичков ждали с нетерпением. Мучились из-за того, что приходится есть мацу вместо хлеба. Маца хоть и символ, и когда-то сорок лет спасала народ от голода в пустыне, но крошки забиваются под зубные протезы. Деснам больно. Поэтому приходится припрятывать в комнатах хлеб и тихонько носить завернутые в салфетки мякиши в столовую. За это нарушение, конечно, обеда не лишат, хлеб не отнимут и к «баклажанам» не отправят. Медсестры делают вид, что ничего не замечают. Ешьте, бабульки и дедульки, на здоровье. Только чтобы тихо.

В зале постоянно работает телевизор. Почему-то выбран канал, где почти все время транслируют мыльные оперы: израильские, мексиканские, русские, американские — с ивритскими титрами. За быстро мелькающими титрами уследить не все могут. К тому же многие обитатели этого дома не знают иврита — владеют идиш и языком той страны, откуда приехали. Половина из них — русскоязычные. Но это не важно. Важно то, что в телевизоре бушуют страсти: там постоянно кто-то изменяет или хочет изменить, кто-то из ревности собирается застрелить или застрелиться или сделать и то и другое.

С утра, после завтрака, «киноманы» садятся у большого экрана. Вряд ли помнят, что произошло в предыдущей серии — кто от кого забеременел и чей муж собирался застрелить любовника чьей жены. Тем более что одна мыльная опера после рекламы матрасов, автомобилей и водки «Абсолют» сменяется другой.

И здесь, в этом царстве, возникает странное впечатление, что там, на улице, бурлит именно такая жизнь: с любовью, пистолетами, тайными свиданиями в отелях. Там изменяют, страдают, хохочут. Там — фонтаны, пляжи, рестораны. Там, все там.

А здесь, по эту сторону, — тишина. Бездвижье. И только два ожидания: когда придет проведать кто-то из родных, обычно дочка или сын. И когда придет смерть.

А где она — смертушка, застанет меня? В моей комнате? Или в зале, за столом? А как лучше умереть? Лежа в кровати, во сне? Или сидя в кресле? Вон Абрам — умер в кресле. Сидел в зале, объявили, что время идти в столовую, а он не встает. Уже ТАМ. Счастливчик.