В конце 1934 года Том Смит переехал со своей единственной лошадью и ее конюшней в Агуа-Кальенте. Орили находился в удовлетворительном состоянии, а Смит – нет. Тренер выживал за счет конюшни, которую делил вместе с коллегой по цеху, который также едва сводил концы с концами{69}
. У него не было клиентов. Буквально несколько долларов отделяло его от полного разорения. В самый разгар Великой депрессии у него не было постоянной работы.Тома спасло случайное стечение обстоятельств – можно сказать, чудо. Молодой тренер Нобль Тривитт, который вместе со Смитом делил конюшню, работал на Джорджа Джианнини, близкого друга Чарльза Ховарда. Как-то раз Джордж зашел в их конюшню взглянуть на лошадей и обратил внимание на то, в каком великолепном состоянии находился жеребец Смита. Джианнини понял, что на задворках этого мексиканского ипподрома увядает талант блестящего тренера, и тут же связался с Чарльзом Ховардом.
«Вот теперь, – сказал он своему другу, – у тебя будет самый лучший тренер в стране»{70}
.Том Смит и Чарльз Ховард встретились лицом к лицу. Эти два человека олицетворяли две разные половины столетия. Смит был последним из настоящих уроженцев пограничной полосы, а Ховард превращал земли его родного Запада в дороги для своих автомобилей. Том так и остался угрюмым ковбоем-одиночкой. Но Ховард был наделен уникальной способностью – он мог разглядеть талант в самой невзрачной оболочке. Кроме того, наметанным глазом кавалериста он легко мог определить настоящего наездника. При первом взгляде на Смита у Ховарда сработало его природное чутье. Он отвел Тома в свою конюшню и представил лошадям их нового тренера.
Глава 3
Злой, норовистый, запущенный
Смит и Сухарь
(AP / Wide World Photos)
Том Смит наконец получил достойный заработок – Ховард платил ему довольно приличную сумму. И ковбой сменил свой гардероб. Комбинезоны, бесформенные клетчатые рубахи, грязные ботинки, кожаные гамаши и кепки ушли в прошлое. Том появлялся на конюшне в аккуратных серых костюмах, темных жилетах, габардиновых брюках, модельных туфлях. В те дни, когда проходили скачки, он надевал республиканский галстук сдержанной расцветки{71}
. Смит даже купил себе верблюжье пальто. Ну и завершала ансамбль, конечно, совершенно обычная мягкая серая фетровая шляпа. Смит никогда с ней не расставался. Учитывая, что внешность у него была довольно неприметная, люди обычно узнавали не его самого, а его шляпу. Спустя пару лет, будучи в Нью-Йорке, Смит решил, что сносил свою шляпу «до дыр», и отправился искать ей замену. Спустя четыре часа он вернулся. На голове его была точная копия его старой шляпы. Он недовольно проворчал, что потратил все утро, прочесывая город в поисках шляпы за два с половиной доллара.– Так и не нашел, – пожаловался он. – Пришлось купить эту.
Ховард поинтересовался, во сколько же ему обошлась новая шляпа.
– Три доллара{72}
.Новая должность пришлась Смиту по душе. Том Смит нашел себя и свое место. Он взялся за невоспитанных однолеток Ховарда, поработал с ними в одиночестве в течение года, потом перевез их в конюшню номер 38 в Санта-Анита и повесил на дверях табличку со своим именем. С самого начала на него поглядывали с огромным любопытством. Некоторые видели, как он заворачивал будильник в полотенце и засовывал сверток в охапку сена в стойле кобылы, чтобы она привыкла к тиканью{73}
. Пока все на ипподроме ломали голову, зачем он это делает и что задумал, Смит брал лошадь на поводья, вытаскивал из сена будильник и отправлялся на беговую дорожку. Он ставил лошадь в стартовый бокс, заводил будильник и отпускал кобылу. Он повторял процедуру снова и снова, пока лошадь не привыкла пускаться вскачь всякий раз, когда слышала сигнал.Довольно скоро люди стали приходить просто для того, чтобы понаблюдать за Смитом. Никто никогда не видел, чтобы тренер работал так с лошадью. Ховард тоже приезжал посмотреть на тренировки, угощал лошадей кубиками сахара и гадал, во что же они с Марселой ввязались. Но потом начались скачки – и лошади Смита стали побеждать. И не время от времени, не изредка. Он