Фаворит Марии Медичи

– Я рад, что тебе лучше, – улыбнулся Клод и посерьезнел. – Вот, последнее: «Если слуга находит свое жалованье недостаточным для тех услуг, которые он совершает, если он делает больше, чем обязан, то он может тайно наградить себя, не совершив греха». Да чего мелочиться, тут написано, что слуге дозволяется убить своего господина, если тот обращается с ним дурно!

– Подданный есть не кто иной как слуга своего короля… – Арман сморщился, как от боли. – Не зря казнили не только Шателя, но и его духовника-иезуита…

– Теперь все изменилось, – пожал плечами Клод. – Король сам основал Ла-Флеш – иезуитскую академию, там больше тысячи учеников.

– Да, мы в Люсоне от этого далеки. Наверное, ни одного иезуита не сыщешь во всем диоцезе.

– Я слышал о твоей рождественской проповеди, Арман. Ты сравнил власть короля с властью разума, а власть чувств – с протестантской ересью. Об этом говорили в Париже.

– В самом деле? – жадный, голодный интерес вспыхнул на лице епископа. Клод остро пожалел друга – похудевший, утративший плавность движений, Арман мало напоминал сейчас самого себя после Рима. Ничего не осталось от лощеного, обласканного королевской милостью прелата в этом заезженном коняге.

Ответить Клод не успел – дверь распахнулась, явив Дебурне и Ларошпозье, нагруженных корзинами и свертками.

– Ваше преосвященство! – заорал Поль, спотыкаясь и салютуя бутылкой. – Вам лучше!

– Как вы, мсье Арман? – подошел Дебурне. – Выпили малину?

– Выпил. Есть хочу, – успокоил старика Арман.

Вскоре обед был готов: превосходное рагу из баранины с репой, голова сыра, ветчина, пирог с яблоками и четыре бутылки бордо – всему этому изобилию они были обязаны Бутийе, также приказавшему не жалеть дров. После еды Армана потянуло в сон так, что он едва донес голову до подушки. Поэтому все разговоры решили оставить назавтра.

– В карете наговоримся, – посулил Клод.

– В какой такой карете? – всплеснул руками Дебурне. – Мсье Арман едва в себя пришел, куда вы хотите его везти?

– До Шаррона всего шесть лье, – возразил Клод. – Дорога схватилась – мигом домчим. В карете теплее, чем тут!

Он обвел рукой зал – черные потолочные балки, теряющиеся в полумраке, стрельчатые окна, в которые выдувало все тепло, даруемое драгоценными дровами, холодный плиточный пол… Не самое подходящее место для больного.

– Карета большая, устроимся все.

Глава 22. Мадам Бутийе (январь 1610, Люсон – Шаррон)

После плотного завтрака трое друзей и Дебурне – из уважения к его преклонным летам – загрузились в карету. Новенький щегольской экипаж выглядел достаточно прочным, чтобы не окончить бесславно свою службу где-нибудь на ухабе между Люсоном и Пюираво, а пара вороных – упитанными, как бочки. Словом, выезд у Бутийе был выше всяких похвал.

На козлах Арман увидел Гийома – еще более раздавшегося вширь и не утратившего ни толики самодовольства, так и сочащегося из его косых глазок.

Завидев епископа, Гийом слетел с козел и с видимым удовольствием получил благословение, встав на колени и смачно приложившись к перстню. Арман украдкой подышал на аметист и вытер о сутану, досадуя, что приходится ехать в черной шерстяной. Убедить Дебурне, что в шелковой он не замерзнет насмерть, не смог бы и пророк Даниил. Расправив подол, Арман раскинулся в мягких подушках и вздохнул от удовольствия – они словно внутри ларца, где знатная дама хранит изюм вперемешку с сабзой и финиками. Зная Клода, Арман ничуть не сомневался, что в карете сыщется и то, и другое, и третье.

Запнувшись о порог, на сиденье рядом свалился Ларошпозье, а напротив устроились Клод и Дебурне, не выпускающий из рук укладку с бумагами хозяина – кое-что из писем и черновиков Арман решил взять с собой.

Дорога действительно подмерзла, и ехать было одно удовольствие – Арман отметил, что из окна кареты даже безумные люсонские ландшафты не оказывают обычного угнетающего воздействия.

Равнина, расстилающаяся по обеим сторонам дороги, сейчас напоминала епископу волосатое стекло – бочажки покрылись льдом, в желто-серых островках камыша свистит ветер – трудно найти картину непригляднее.

– Интересно, замерзла ли Триезская топь? – спросил Арман, благословляя через окно кареты двух крестьянок с корзинами торфа за плечами.

– Куда там! – откликнулся Ларошпозье. – Таких морозов, к счастью, уже лет пять не было.

Дебурне перекрестился.

– И как тут люди живут… – пробормотал Клод, провожая глазами земляную хижину без окон, чью тростниковую крышу яростно чесал пронзительный северный ветер.

– Ужасно живут, – с негодованием сообщил епископ. – К причастию не ходят. Церковную десятину не платят, талью собрать – целое дело.

Ларошпозье кивал, соглашаясь:

– Платить не с чего – земля скудная, овес да рожь, неурожаи каждый второй год… Где дубравы есть, там хоть желудевой мукой народ спасается. Осенью ни одного желудя на земле не останется – все подчистую соберут. А на болоте… – он махнул рукой.