Фаворит. Том 1. Его императрица

Ибрагим-паша аккуратно завязал «хлеб» в тряпицу:

– На! – протянул он сверток Эмину. – С этим навозом езжай в Ор-Капу, покажи янычарам, какой хлеб печется для них. Янычары – люди очень мужественные – желаю сохранить мужество и тебе…

Через пять дней Эмин-паша был возвращен в Кафу, опутанный веревками и с отрезанными ушами. Ибрагим поехал в Бахчисарай, где и стал выпрашивать у Селим-Гирея денег для укрепления обороны Крыма. Хан, всегда покорный вассал султана, сказал, что куруши нужны ему самому:

– Ты же видишь, Ибрагим, что я затеял ремонт дворца…

Оглядев штабеля досок, паша прочел персидские стихи:

Твой прелестный характер, неверная,

подобен зеркалу Искандера —

что мне сказать еще тебе, кроме того,

что не было бы тебе уже известно?..

Скоро Гасан-бей привел в Кафу эскадру; и тут гонец сообщил ему, что Долгорук-паша целиною ведет гяуров к Ор-Капу, а татары уже обменялись с ним сигналами…

Был 185 год мусульманской хиджры, что по христианскому календарю означало смыкание 1770–1771 годов, а Ор-Капу – это Перекоп!

Вторую армию, после отставки графа Панина, принял под свое начало князь Василий Михайлович Долгорукий, приехавший на фронт с дородной женой и прелестными дочками. Все офицеры из немцев разом подали в отставку, честно заявив, что при новом командующем им ходу не будет, что с этим «отсталым» человеком они служить не намерены. Долгорукий отпустил их без сожаления.

– Обедать прошу у меня, – сказал он офицерам…

Старик был прост, как прост и солдат. Смолоду гоним, лишен титула княжеского, с четырнадцати лет служил он рядовым под именем «Василия Михайлова». Анна Иоанновна указала никогда не учить «Михайлова» грамоте, и, уже став генерал-аншефом, Долгорукий едва умел расписаться, неизменно обвиняя своих адъютантов:

– До чего же перышко худо чинено! Пиши сам за меня…

Пыль, пыль, пыль – Вторая армия топала на Перекоп: мимо войсковых рядов катался Долгорукий в коляске, подпевая солдатам:

Сударушка Варварушка,

не гневайся на меня,

что побил я тебя,

а побил я любя…

Долгорукому следовало штурмовать ворота Ор-Капу, адмирал Сенявин сделал «мост» у Сиваша, там моряки высадят десанты на Арабатскую косу, и все это надо произвести стремительно… Василий Михайлович лишь однажды созвал офицеров на совещание, растолковал им кратенько: в этом году, говорил он, Румянцев закрепит на Дунае успехи прошлогодние, эскадра Орлова в Архипелаге блокаду Стамбула продлит и усилит.

– А нам, сударики мои, – заключил князь, – Крым с бою брать. Иных соображений нету, да и быть их не может…

В трех верстах от Перекопа аншеф задержал марш армии, полки десанта тронулись к Сивашу, где прибой раскачивал корабли Азовской флотилии, а сама Арабатская коса хищной стрелой впивалась прямо в тылы Крымского ханства. Долгорукий растянул свои войска в линию вдоль Перекопа, сгруппировал батареи напротив ворот Ор-Капу, и древняя мудрая сова равнодушно наблюдала за суетой пришельцев из далеких прохладных лесов… Офицеры не стали говорить князю, что он состарился, но дали ему понять, что одряхлела его тактика:

– Небось, таково еще при графе Минихе воевали!

– Ну да, – согласился Долгорукий. – И ведь хорошо воевали! Вот стою я на том самом месте, где еще солдатом перед штурмом стоял, и Миних сказал: «Братцы, кто первым на ров взойдет, того в офицеры жалую!» Я первый и взошел… Скажите об этом рядовым!

А солдаты на командующего, как на икону, молились. Хотя и разъезжал он в коляске, но всегда помнил, что у служивых ноги не железные, оттого переходы делал «жалостливые», не изнурительные. Его сиятельство не был барином; любой солдат смело подходил к аншефу, обиды ему выплакивал: Долгорукий нужды людские понимал, ибо сам шилом патоки нахлебался… В канун штурма Перекопа к его шатру примчался на лошади Шагин-Гирей:

– Исполать тебе, высокорожденный Долгорук-паша! – И сообщил на ухо, что Перекоп держится на одних янычарах, буджайские татары против турок озлоблены. – А беем в Ор-Капу мой брат, Сагиб-Гирей, и он не станет чинить препятствий…

Долгорукий спросил его: где хан Селим-Гирей?

– Он там, – вытянул Шагин руку с плетью во тьму…

В ночь на 14 июня Долгорукий объявил штурм. В глубокий ров полетели связки фашинника, солдаты по приставным лесенкам вздымались на эскарпы, батареи отчаянно разбивали ворота крепости, и после полудня гарнизон бежал… Долгорукий просил адъютантов представить ему солдата, который взошел на вал первым. Героя принесли и положили возле ног генерал-аншефа. Василий Михайлович снял с пояса шпагу, возложив ее на грудь мертвеца, потом скомкал шарф генеральский, тканный золотом, отдал убитому:

– Погрести его с отданием почестей офицерских!..