Новая мебель – колыбель: в ней лежат два младенца и пузыри пускают, рты разинув, ножками суча. Прошка на пороге и сел.
– Крестила ль? – спросил после долгого молчания.
– Да. Петром и Павлом нарекли.
– Попу-то сколько за крестины дала?
– Рупь…
– Петр и Павел – имена толковые, – сообразил Прошка. – Что-либо одно сосункам нашим выпадет: или в Петропавловске на Камчатке навоюются, или в Петропавловской крепости насидятся… Куда ни кинь, а нам с тобой забот теперь хватит до скончания веку. Игрушек нету – хоть бы кота завести, детишкам в забаву!
Ночью проснулся от боли; тускло горела свеча на блюдечке; прекрасная Камертаб сидела возле постели, одна рука покоилась на мужней груди, левою она дремотно покачивала колыбель с двойняшками. Прошка здоровой ладонью тихо погладил «янычарку» по черным волосам. Впервые подумалось: «А что бы я без тебя делал?» Только сейчас освоил он в сознании все происшедшее – и жестокий бой у Суджук-Кале, и свое орденское кавалерство, и то чувство отцовства, которое ко многому обязывало… Очень хотелось жить! Чтобы не только в мечтах обшить корабельные днища медью. Чтобы создать
Боль пришла и ушла. Прошка заснул.
Спокойной ночи вам, господин кавалер Курносов!
5. Признаки грозы
Энциклопедия была закончена. Поездка в Санкт-Петербург стала для домоседа Дидро его единственным в жизни путешествием. Прощаясь в Париже с друзьями, он заверил их, что увидит Екатерину лишь однажды: в день приезда и в день отъезда. Сознательно минуя Берлин, чтобы Фридрих II не вовлек его в свои политические интриги, ученый ехал в удобной карете камергера Семена Нарышкина, чудака и щеголя, создателя шумных роговых оркестров в России…
Нарышкин за Ригою сознался Дидро:
– Давным-давно я этой же дорогой вез из-за границы маленькую принцессу Фике с ее матерью, а теперь везу вас к этой девочке, ставшей великой императрицей.
– Вы, наверное, хорошо ее знаете?
– А кто ее хорошо знает? – резко отвечал камергер. – Но смею заверить вас, что не было в мире актрисы более гениальной.
– Говорят, ей сильно докучают разные самозванцы?
– О нет! Екатерина – не леди Макбет…
Когда Дидро спрашивали о цели его визита в Петербург, он отвечал, что не имеет иной цели, кроме желания отблагодарить императрицу за поддержку в издании его Энциклопедии. В пути он дважды перемог болезни, приехав в русскую столицу поздней осенью. Нарышкин от чистого сердца предложил ученому остановиться в его доме. Но Дидро не хотел обидеть Этьена Фальконе, еще раньше предложившего ему свое гостеприимство:
– Мы ведь с ним старые друзья, еще по Парижу…
Однако скульптор, едва завидев на пороге своей мастерской парижского друга, сразу же раскричался:
– Зачем вы впутали меня в
Дидро стало не по себе. И он даже испугался, увидев над собой вздернутые копыта жеребца… Фальконе небрежно пояснил:
– Это еще заготовка: всадник пока не медный, глиняный…
В приюте ученому мастер отказал очень резко, и больной энциклопедист был растерян. Он спросил Фальконе:
– Но я не много и прошу – только постель.
– Нет у меня постели. Ваша постель уже занята.
– Может, вы женились на своей ученице Колло?
– Хуже! – воскликнул Фальконе, чуть не плача. – Ко мне приехал мой шалопай-сын и женился на ней…
Дидро выручил Нарышкин, приславший за ним карету, которая и увезла ученого на Исаакиевскую площадь, в тепло и уют старинного барского дома. Сонм лакеев охотно услужал гостю, сразу же был вызван лейб-медик Роджерсон. Дидро не успевал благодарить любезных хозяев. Утром он был разбужен ошеломляющим грохотом артиллерийских салютов и по наивности решил, что пушки стреляют в честь его прибытия…
Семен Кириллович Нарышкин взахлеб смеялся.
– Почти так! – сказал он. – Лишь маленькая поправка: эти салюты предназначены едущим к венцу жениху и невесте…
Под окнами Дидро проехала карета императрицы.