Двери храма были открыты, сквозняк забирался под треуголку мертвеца, шевеля редкие пряди бесцветных волос. Руки Петра, обвитые громадными крагами образца Карла XII, были скрещены на груди; мундир на нем был прусский – голубой, с серебряным позументом; израненная шея туго обмотана широким шарфом.
– Проходи, – слышалось. – Или царей не видывал?..
Все думали, что Екатерина не явится к погребению, но она пришла и вела себя как ни в чем не бывало. Для приличия даже всплакнула. Петр не удостоился погребения в соборе Петропавловской крепости – он был зарыт по ритуалу как рядовой офицер. Следуя к карете, Екатерина повстречала мордастого старца Миниха:
– А, фельдмаршал! Вот рада… Слышала я, что в Ораниенбауме учил ты мужа моего, как со мною вернее расправиться.
Припав на колено, Миних облобызал края ее платья.
– Езжай-ка в Рогервик, покомандуй… каторгой!
Миних задержал императрицу словами:
– Еще в ссылке будучи, из Сибири подавал я в Сенат проект о заведении бумажных денег в России, но сенаторы ответили, что нельзя того, иначе в народе худые суждения возникнут.
– Об этом стоит подумать, – ответила Екатерина.
Шлейф траурного платья выскользнул из цепких дланей фельдмаршала и, словно большая змея, поблескивая чешуей, медленно втянулся в глубину кареты. Лошади рванули с места, следом тронулся бравурный и красочный эскорт кавалергардии. Сидя на мягких диванах, обтянутых лионским бархатом, Екатерина сказала Орлову:
– Я не повторю ошибки моего покойного, вечная ему память, который на советы короля Фридриха скорее короноваться отвечал, что «корона не готова»… У меня она всегда будет готова!
С коронацией Екатерина явно торопилась, ибо этот акт юридически закреплял ее на престоле российском.
– А если Позье в срок не управится? – спросил Гришка.
– Горшком накроюсь и горшком коронуюсь…
В новой короне оказалось шесть фунтов весу, и Жером Позье долго извинялся, что, несмотря на все старания, никак не мог облегчить ее тяжесть. Екатерина, примеряя корону, сказала:
– Ничего. У меня шея крепкая…
В середине августа она секретно выехала в деревню Мурзинку, где повидалась с императором Иоанном Антоновичем. Осталось навеки неизвестно, о чем они беседовали, но, вернувшись в Петербург, государыня с огорчением призналась фавориту:
– Иоанна кормят как свинью на убой, но только в этой животной ненасытности и проявляется его ненормальность. К сожалению, он отлично знает, кто он такой… Чтобы не возбуждать в нем мужских чувств, я была одета в костюм офицера. Но, кажется, он все равно догадался, что я существо другого пола…
Бецкой представил ей на усмотрение списки лиц, которым предстояло праздновать коронацию в Москве; императрица заметила, что имя Потемкина кем-то грубейше замазано.
– Это я вычеркнул, – сознался Гришка Орлов.
– А зачем?
– Не нравится мне, как он глядит на тебя.
– А как глядит? – пококетничала Екатерина.
– Потемкин, вроде этого дурачка царя Иванушки, тоже, видать, уж догадался, что ты у нас существо иного пола…
Екатерина отправила Потемкина в Стокгольм – для извещения шведского двора о своем благополучном воцарении. Инструкции она вручила ему в Царском Селе, потом попросила покатать ее на лодке. Потемкин греб веслами, а она говорила:
– Там моим послом граф Остерман, привезите от него блистательную аттестацию, дабы я могла вас ко двору приблизить.
Потемкин в несколько могучих гребков разогнал лодку на середину озера, бурно заговорил, что, как никто не знает истоков Нила, так не знает она истоков его любви… Екатерина зачерпнула воды с левого борта лодки и поднесла ладонь к его губам.
– Выпей, смешной, – сказала она.
Потемкин выпил. Она зачерпнула воды с другого борта лодки и снова поднесла ладонь к его губам.
– Выпей, глупый, – снова велела она.
Потемкин выпил. Екатерина рассмеялась:
– Какая же разница? Да никакой… вода везде одинакова. Так и мы, женщины. Не обольщайся в этом заблуждении: что императрица, что солдатка – все мы из одного теста!
Вечером Потемкина поманил к себе Алехан.
– Во! – показал он ему кулак. – Не крой чужую крышу, тогда и своя протекать не будет. Понюхай, чем пахнет…
От кулака исходило нежное благовоние пачулей – самых дорогих духов Парижа, настоянных на травах заморского Цейлона.
11. Торжествующая минерва
Швейцарец Пиктэ – гигант с руками гориллы, имевший лицо мрачного злодея, – прятал под кафтаном острую испанскую наваху. Никто не догадывался, что, будучи секретарем Орловых, Пиктэ – тайный телохранитель Екатерины, а заодно ее соглядатай за плутнями тех же Орловых… Екатерина частенько была очень откровенна с Пиктэ, и сегодня в его присутствии она разорвала письмо, составленное для ублажения Версаля:
– Конечно, неотправленные письма всегда честнее и содержательнее отправленных. Но пока версальской политикой ведает герцог Шуазель, мутящий турок, нам дружбы с Францией не видать. Кстати, если барон Бретейль вернулся из Варшавы, я его приму…