Фаворит

Русских курьеров Европа по сорок пять дней задерживала в карантинах, оттого почта из Архипелага запаздывала; Россия известилась о Чесменской виктории через мальтийских рыцарей и по гамбургским газетам. «Блистая в свете не мнимым блеском, — писала Екатерина морякам, — флот наш нанес сей раз чувствительный удар Оттоманской гордости. Лаврами покрыты вы, лаврами покрыта и вся эскадра». Матросов наградили годовым жалованьем, сверх того за сожжение турецкого флота они получили еще 187 475 рублей — вот пусть сами меж собой и делят! Была выбита медаль для всех участников Чесменской битвы: на аверсе изображен погибающий флот султана, а с реверса отчеканено одно лишь слово: БЫЛЪ.

5. ГРОМ И МОЛНИИ КАГУЛА

Вторая армия графа Петра Панина разворачивалась на Бендеры. Совет придал ей значительные силы — за счет ослабления Первой армии графа Румянцева, устремлявшего свое войско к Дунаю.

— Но граф Петр Иваныч не радует нас проворством движения, а я, — рассуждал Румянцев, — не могу поспешать к Дунаю, ибо в тылу моем турки из Бендер кулак нам показывают…

Томительно текли походные дни. Всем было не по себе. На бивуаках чума язвила нечаянные жертвы. В стакане воды люди разводили ложку колесного дегтя и пили; солдаты носили на шее чеснок; офицеры обкуривали себя мятой и можжевельником.

Румянцев на барабане раскладывал пасьянсы.

— Опять не сошлось! — И кидал карты в кусты…

Не дождавшись гонцов от Панина, он вдруг решительно двинул армию вперед. Кавалерия Потемкина и князя Репнина постоянно шла в авангарде. Потемкин был настолько изможден разъездами, что держался в седле больше из гордости. Очевидно, не лучше чувствовал себя и Николай Васильевич.

— Добром это не кончится, — сказал князь, зевая…

Вернувшись в ставку, Потемкин прошел в шатер Румянцева:

— Докладываю: Абды-паша разбил свой лагерь на реке Ларге, а за ним идут очень большие караваны верблюдов с припасами…

Румянцев указал: все лишнее, отягчающее движение, стаскивать в обозы, бросить даже рогатки. Многие были удивлены и доказывали, что без рогаток они беспомощны.

— Огонь и меч вам защитою, — отвечал Румянцев. — А возить за собой целый лес рогаток, ей-ей, прискучило. Они трусу — ограда, а храбрецу — помеха… Не теряйте мгновений, — учил Петр Александрович офицеров, — в баталиях бывают кратчайшие миги, когда надобно принять решение важное, и для того нужны смелость души и порыв сердечный. А слава и достоинство наши не терпят сносить присутствие неприятеля, не наступая на него.

В небе угасали безмятежные звезды. Потемкин осмотрел копыта своей кобылы.

— Так и есть! Одна подкова потеряна.

— Ковать уже поздно, — ответил Репнин.

Абды-паша отгородил себя от русских течением Ларги и холмами, но правый фланг его оставался открытым, хотя и сильно укрепленным. Потемкин подскакал к Безбородко, слывшему знатоком штабных тайн, и спросил, сколько противника.

— Сто тыщ будет, — отвечал бурсак, нюхая табачок.

— А нашего брата?

— Наш брат неисчислим — раз в пять меньше.

— Довоевались, — буркнул Потемкин.

— И конца не видать, — согласился Безбородко, чихая.

Потемкин вернулся к своей бригаде.

— Что слыхать в ставке? — спросил его Репнин.

— Ничего путного. Хвастаемся, что на Руси мужиков и баб полно, а коли до драки дойдет, так всегда людей не хватает.

Перед рядами кавалерии возник всадник — Румянцев.

— Вам бить в лоб по правому флангу, — велел он.

— Я так и думал, — едко рассмеялся Репнин.

Потемкин скормил своей кобыле кусок черствого хлеба. Предстояло штурмом брать линию за линией. Позади конных каре сухо громыхала артиллерия Мелиссино, слева, таясь в лощинах, текла пестрая и страшная лавина татарской конницы. Ночь кончилась… Румянцев указал нагайкой вперед.

— Вот теперь — пошли! — провозгласил он.

Большое, давно не мытое тело Потемкина откачнулось назад, потом наклонилось вперед, и он прильнул к лошадиной холке. Бурая валашская грязь сочными ломтями вылетела из-под копыт.

— Война, война! Не я, боже, тебя придумал. Не я…

Горсть вражеской картечи сыпанула по его стальной кирасе и отскочила прочь. Потемкин прошел сам и провел за собой кирасирскую лаву, гремящую амуницией и палашами, орущую одним дыханием: «Виват Катерина!» Первая линия уже за спиной. Чудом перемахнули вторую, злобно рубили турецкую прислугу на пушках. Лошадь под ним, сломавшись в передних ногах, заржала и рухнула, бурно фонтанируя кровью, — Потемкин, перекатившись через нее, зарылся локтями в жесткую траву, но тут же вскочил в нетерпении. Мимо несло кирасирскую лаву, машущую блеском клинков. Он кричал:

— Вперед, хузары, руби в песи, руби в сечку!

Тяжко трамбуя землю, к ногам его рухнул убитый кирасир, и Потемкин с земли ловко запрыгнул в опустевшее седло, а лошадь, вся в горячке неукротимого порыва, казалось, даже не заметила, что ею овладел другой всадник, — вытянув морду, она мчалась дальше, и было так странно видеть, как ее раздутые ноздри, словно насосы, ритмично втягивают в себя тонкие струи порохового зловония… Только не думать! Вперед, надо вперед…

Под ударом палаша с лязгом разлетелся чей-то панцирь.

Еще замах — долой половину черепа.