Фаворит

— А за это будешь главным врачом в моем наместничестве. Мешать не стану. А не поладим — выкину. Вот и все. Работай…

Потемкин писал Екатерине, чтобы Федор Ушаков за проявленное усердие и бесстрашие в борьбе с чумою был отмечен ею!

Екатерина наградила Ушакова орденом Владимира четвертой степени; она писала Потемкину, чтобы не давал кораблям имен с большим патетическим смыслом, ибо они иногда обязывают экипажи к немыслимым действиям, дабы оправдать свое громкое название. «Из Цареграда получила я торговый трактат, совсем подписанный, и сказывает Булгаков, что они (турки) знают о занятии Крыма, только никто не пикнет… я чаю, после Байрама откроется, на что турки решатся». Потемкин указал, чтобы управление Тавридой перевели из непригодного Карасубазара в город Ак-Мечеть, дав ему новое название — СИМФЕРОПОЛЬ (что значило «Соединяющий»).

Прохор Курносов, повидавшись с Потемкиным, умолял отпустить его с сиротами на родину — в Архангельск:

— Здесь я не могу остаться. Все время ее вижу, от могилки не оторвусь. Плачу часто и пью шибко. Раньше-то, бывало, коли что не так сделаю, Аксинья поедом ест. А теперь я совсем стал несчастным — и побранить меня некому.

— Я тебя побраню… А земли крымской хочешь?

— На что она мне? — приуныл Курносов.

— И мужиков дам. Всякий дворянин обязан по владенью земельному приписан быть к губернии. Вот и станешь помещиком.

— Я в воле урожден и других неволить не хочу.

Потемкин сказал, чтобы не дурил и ехал в Севастополь.

— Там верфей нету, что мне там делать?

— Зато флот сбирается. Будешь кренговать корабли ради их ремонта, город и гавань основывать.

— Градостроительству не обучен.

— Я тоже не Палладио… однако строю. Езжай, братей, от могилки жениной да от кабаков наших подалее. А земли я тебе все-таки отрежу, — сказал Потемкин. — Возле деревни татарской, коя называется Ялтою… владей! Будешь соседом моим. Я недалече от Ялты взял для себя Массандру, взять-то взял, да теперь сам не придумаю — какого рожна мне там надобно?

— А куда я детишек дену? Выросли. Учить бы…

— Забирай с собой. Учи сам, — ответил Потемкин. — Когда в возраст придут, мы их в Морской корпус засунем…

Поздней осенью на фрегате «Перун» Курносов с близнецами своими отплыл из Глубокой Пристани. Днепровский лиман вихрило мыльной пеной. Петя с Павлушей еще дети, любопытствовали:

— А что там справа чернеет, тятенька?

— Это крепость Очаков, где гарниза турецкая.

— А слева эвон желтеет?

— Это, детушки, коса Кинбурнская, земля уже нашенская. У начала косы Суворов крепостцу основал. Тоже с гарнизой…

На рассвете «Перун» вбежал в Ахтиарскую бухту Севастополя. Далеко на холмах паслись отары овец. По берегу теснились мазанки, подымливала кузница, виднелись кресты на кладбище. Шумели старые дубы, всюду ярились багровые заросли кизила.

— Ну вот, — сказал Прохор, — здесь и жить станем…

Флаг-офицер Дмитрий Сенявин упрекнул его:

— На што, маеор, сопляков своих привез?

— Сироточки. Не топить же мне их…

Черный пудель шнырял по кустам, радовался свободе. Сенявин показал, где брать воду (с водою было плохо). Громадные черные грифы, распластав крылья, летели из степей Крыма к морю, чтобы кормиться дельфинами, умирающими возле берега.

— Что у вас тут хорошего-то? — спросил Прохор.

— Да все худое, — ответил Сенявин. — На берегу-то еще так-сяк, жить можно, а экипажи на кораблях зимуют. Зыбь с моря идет сильная, дров нету, в кубриках и каютах холодно.

— Надо бы и баньку строить, — сказал Курносов.

— Тут все надо строить. Не знаю, с чего начинать…

Первые дни Прохор блуждал в окрестностях Севастополя, выискивал, где лучше песок и глина. Матросы выжигали известь, лепили кирпичи, от горных ключей тянули желоб водопровода, возникла первая пристань — позже Графская. Наконец в зодческом азарте взялись за древний Херсонес, в руинах которого сбереглись столбы и карнизы, плиты античных мостовых. Первый док на случай осады должен служить и бассейном для хранения воды. В городе, едва намеченном, появились осторожные, пугливые мужики, избегавшие начальства. Курносов их спрашивал:

— Откуда вы и что вам надобно?

— Да мы так. Мы тихие.

Ясно стало, что потому и «тихие», что от помещиков ради воли бежали.

— Ежели так, — рассудил Курносов, — разбирай лопаты и тачки. Вечером от меня каждый пять копеек получит — сыт будет…

Незаметно выросли первые дома из камня, даже красивые, стали класть печки, каждый гвоздик берегли, каждую досочку холили. Из моря хватали все, что выкинет: концы тросов, разбитые шлюпки, смолистые деревья, из Колхиды бурями принесенные, даже блоки такелажные с кораблей турецких. Балаклавские греки привозили в Севастополь полные байдары кефали, осетров, белуг и севрюжин. В следующем году обещали виноград давать — вино будет. На просторе еще не матросов Петя с душу в трудах добротный дом, которые брал у его… Это были освоенной природы, в людском оживлении и гомоне Павлушей росли быстро, а Прохор Акимович лечил и заботах. Из мазанки он зимою перебрался в выложил себе камин и по вечерам читал книги, корабельных офицеров. Камертаб иногда навещала моменты ужаса!